— Есть! — адъютант исчез за дверью, и тотчас в кабинет плавной бесшумной и вместе с тем стремительной походкой вошёл командир спецназа Нового Славянского Рейха — мощный коренастый лысый как колено, с четырьмя оплетёнными узором из свастик молниями на тяжёлой, словно вытесанной из гранита, голове. Лет военачальнику было под пятьдесят, движения его были скупы и практичны; Колояр двигался так, словно не его собственные ноги носили его, а какая-то неведомая сила.
— Мой Фюрер! — выйдя на середину кабинета, полковник приветствовал маленького серого человека древнеславянским жестом «от сердца к солнцу».
— Фёдор Николаевич… — хозяин кабинета подошёл к полковнику и протянул руку для пожатия. — Что-то срочное, не так ли? Удалось поймать того велосипедиста?
— Владимир Анатольевич, — соблюдя формальность, Колояр обратился к Фюреру по имени-отчеству, — велосипедиста мы не поймали, но узнали — что из себя представляют такие, как он… Но об этом чуть позже. На связь вышла группа дальней разведки. Они узнали, что произошло со «Сварогом».
— И что же?
— Мы потеряли «Сварог».
Фюрер Владимир Анатольевич помолчал, переваривая услышанное. Развернулся, подошёл к окну, посмотрел на покачивавшую мокрыми ветвями берёзу.
— Что произошло?
— Группа Яросвета столкнулась с местными…
— Дикари?
— Я бы не стал называть этих людей «дикарями». Как выяснила разведка, это селяне. Живут небольшими общинами, которые сами называют «колхозами». В отличие от обычных дегенеративных сообществ, среди
Фюрер отвернулся от окна, посмотрел на полковника:
— Кто-нибудь выжил? Есть пленные среди наших солдат?
— Подтверждённой информации о пленных нет. Но не исключено. Мы не знаем точное число погибших. Бой был под Екатеринодаром. На месте боя обнаружена братская могила, которую наши разведчики тревожить не стали… из соображений секретности. Колхозники похоронили наших бойцов…
— Благородно, — заметил Фюрер, коротко покивав.
— Да, — сказал полковник. Помедлив, он продолжил: — «Сварог» селяне перегнали в Свободный — так называемую «столицу» своего так называемого «Содружества». Этот факт и даёт нам основания предполагать, что кого-то из команды
— Расскажите о поселениях, Фёдор Николаевич, — Фюрер принялся неспешно прохаживаться по кабинету от окна к стене напротив и обратно. — Вы сказали, что поселения… хм…
— Так точно, Владимир Анатольевич, — полковник оставался стоять на месте, посреди кабинета, лишь каменная голова его медленно поворачивалась на бычьей шее вслед за Фюрером. — В каждом хуторе по две-три вышки с наблюдателями, ДОТы, дома прикрыты вала́ми, окрестности патрулируются.
— А какова предположительная численность населения, и сколько всего способных воевать мужчин?
— Семьи большие, детей много, много молодёжи… Предположительно, сто — сто тридцать человек на хутор. В Свободном — около двухсот. Мужчин, способных держать оружие — от одного до троих на двор… от двадцати пяти до сорока человек на хутор. В Свободном, соответственно, от сорока до шестидесяти. Огнестрельное оружие, предположительно, есть в каждом доме, нарезное и гладкоствольное.
— То есть, всего не более двухсот человек… — Фюрер заложил руки за спину. — Если поселений всего пять.
— На настоящий момент разведано пять поселений. Посёлок Свободный, хуторá: Красный, Вольный и Октябрьский, а также село Махновка с колхозом имени Нестора Махно. Но я не готов ручаться, что других нет.
— Надо же какие названия! — Фюрер остановился и посмотрел на полковника. — Это ведь новые топонимы?
— Так точно, — полковник коротко кивнул.
— Большевики и Гуляйполе! — Фюрер усмехнулся. — Неужели и правда, коммунисты с анархистами?
— Не думаю, что колхозники зачитываются Марксом, Лениным и Кропоткиным, — без тени иронии ответил полковник, — но быт у них, я бы сказал, коммунистический. Конюшни, хлева́, амбары — все общие. Во дворах, разве что, небольшие огороды, катухи́ и птичники. Поля общие. Решения принимают на так называемых Сходах…
Фюрер молча прошёлся по кабинету несколько раз и остановился напротив полковника.
— Это ведь ещё не всё, что вы имеете сообщить, Фёдор Николаевич?