Год активного солнца

Я оказался прав. В столовую вошла домработница и направилась к входной двери.

Только теперь поднялся отец, медленно, как бы нехотя, и дал знак домработнице, что откроет двери сам. Вскоре он вернулся в комнату вместе со светловолосым, голубоглазым высоким юношей лет восемнадцати — двадцати.

Стоило мне взглянуть на него, и сердце у меня екнуло. Он не был похож на нас ни цветом волос, ни голубизной глаз, но сколько общего было у него с нами, особенно с Резо!

Я посмотрел на Резо и снова перевел взгляд на юношу.

Фигурой, губами, носом, лбом, даже ушами он был вылитый Резо.

Отец уловил мой взгляд и негромко произнес:

— Как ты уже догадался, Нодар, этот юноша ваш брат.

Молчание.

Слова отца повисли в воздухе. Видно, и мои братья с одного взгляда поняли, кто этот светловолосый, голубоглазый юноша.

— Его зовут Георгий. Мать назвала его так в мою честь.

Юноша стоит и по очереди разглядывает нас.

Я тянусь за сигаретой.

Молодой Георгий Геловани, мой доселе неведомый братец, одет в джинсы фирмы «Вранглер», в красную рубашку и туго перетянут широким ремнем.

Я закурил и горько улыбнулся. Я заметил, что у каждого из братьев в руках оказались сигареты. Мы все трое одинаково прореагировали на неожиданную весть.

На шее у юноши висит какой-то талисман на цепочке. Самого талисмана не видно — спрятан под рубашкой, зато цепь, крупная, серебристая, — вся на виду.

— Гоги, познакомься, это твои братья — Вахтанг, Нодар, Резо.

Не двинувшись с места, юноша наклонил голову, а затем вперил синий взор в будущего министра. Я заметил, что в нежных глазах затаился гнев.

Не требовалось особой интуиции, чтобы понять: его появление наиболее враждебно встречено именно старшим братом.

— Однако… Неужели этого нельзя было сделать раньше?

В голосе Резо слышалась скорее обида, нежели удивление.

Отец в это время в упор смотрел на первого заместителя министра. От глаз взволнованного старика не ускользнула туча, набежавшая на лицо старшего сына.

— Были на то свои причины. Но теперь это не имеет принципиального значения. Не говорил вчера, говорю сегодня.

Отец произнес эти слова, не сводя глаз со старшего сына. Потом полуобернулся и предложил юноше сесть.

— Благодарю, — сказал Гоги и сел, искоса глянув на Вахтанга Геловани.

Первый заместитель министра повернулся к нам спиной и подошел к окну. Он старается принять беззаботный вид и тем самым выразить отношение к происходящему.

— Да, но какие могли быть причины? У меня, оказывается, есть третий брат, а я об этом даже и не подозреваю. Кто знает, сколько раз мы сталкивались на улице и проходили мимо, как ни в чем не бывало, даже не поздоровавшись.

— Ты юрист и по идее должен бы знать цену бессмысленным разговорам. Теперь твой гнев не имеет ни грана смысла. До сих пор вы были незнакомы, так? Допустим, я был не прав. И что из того? Сегодня я сообщаю вам, что этот юноша — ваш брат. Прошу любить и жаловать. Это уже ваш долг…

— Он носит нашу фамилию? — вновь спросил Резо.

Отец, не ответив, подошел к креслу, уселся и откинулся на спинку.

Резо выжидательно смотрел на него, ожидая ответа.

— Нет. Мать записала его на свою фамилию. Но теперь, когда вашей матери нет в живых, а мать Гоги скончалась три месяца назад, я решил открыться вам и дать своему сыну его истинную фамилию.

(«Своему сыну», — как неловко произнес он эти слова.)

— Я думаю, что это неправильно! — вдруг подал голос первый заместитель министра. Голос его был тих, но тверд. Он даже не повернулся к нам и по-прежнему смотрел в окно, хотя прекрасно отдавал себе отчет, какую реакцию вызовут его слова.

Я взглянул на Гоги. Гнев в его глазах сменился отвращением.

— Но почему? — Голос отца дрогнул.

Первый заместитель министра наконец-то соизволил повернуться к нам лицом. Сначала он потянулся за «Кентом», лежавшим на отцовском письменном столе, невозмутимо вытащил из пачки сигарету, потом эффектно щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.

— Да по той же причине, по какой ты не дал ему свою фамилию до сих пор.

— Но тех причин больше не существует.

— Ты заблуждаешься, отец! — Первый заместитель министра понял, что сейчас необходимо действовать решительно и без промедления. Он направился к моему креслу, взял с широкой его ручки пепельницу и вновь вернулся на прежнее место. Пепельницу на стол он не поставил, видимо посчитал, что с пепельницей в руке он выглядит более твердым и внушительным. — Да, ты глубоко заблуждаешься! Мы не настолько малы, чтобы нас было легко провести. Ты сделал это вовсе не ради нашей матери. Просто тогда твой путь был еще не настолько проторен, чтобы позволить себе такую роскошь. Двадцать лет назад ты с остервенением боролся за заведование кафедрой. Правда, ты был единственный достойный кандидат, но противников у тебя хватало. Ты прекрасно понимал, какой козырь ты дал бы им в руки своим необдуманным шагом. Еще бы, на поприще науки бороться с тобой им было непросто.

— Вахтанг! — вскричал отец.