Год активного солнца

Тамаз смотрел то в лицо профессору, то на его короткие толстые пальцы. Он терялся в догадках, что́ побудило профессора переговорить с ним. Тамаз Яшвили знал Ясе Дидидзе только со стороны. Этот пятидесятилетний ученый не мог похвастаться своими исследованиями, но в кругу специалистов слыл способным и деловым человеком. При этом он не занимал никакой руководящей должности и всегда подчеркивал это обстоятельство с такой усмешкой, словно говорил: где же твоя справедливость, господи? И постоянно старался создать впечатление, будто в ближайшем будущем ожидает чего-то. Под этим «что-то», конечно, подразумевалась кафедра. Профессор обладал еще одной поразительной способностью — в разговоре он искусно вставлял какую-нибудь фразу с подтекстом. В ней содержался туманный намек о будущей кафедре и предполагаемом штате сотрудников. Все это преподносилось так ловко, с таким деловым видом и в то же время словно вырывалось невзначай, будто просто к слову пришлось, в связи с чем-то другим. В его намеках сквозило обещание чего-то. Таким образом, он заронял в душу собеседника искру надежды и тут же ловко переводил разговор на другие темы. Ясе Дидидзе прекрасно знал, кому сказать многозначительную фразу, чтобы определенный слух распространился по городу. Никто не ведал, где будет его кафедра, в университете или в политехническом институте, где получит он должность — в академии, в вычислительном центре или в ином учреждении, но вся соль состояла в том, чтобы создать определенное мнение. Ясе Дидидзе прекрасно понимал, что значит пустить слух и подготовить почву. Слух этот дойдет до его коллег. Вначале они, разумеется, не обратят внимания, потом посмеются, а там, глядишь, и привыкнут к этой мысли. Затем, когда появится кафедра, никого не удивит, что ее получил профессор Дидидзе. Подсознательно все уже подготовлены к такому событию.

— Правда, я никогда не вступал с вами в прямой контакт, молодой человек, но, поверьте, вы всегда находились в поле моего зрения! — степенно начал профессор. Он любил высокопарные выражения. Отчетливо выговаривая слова и старательно расставляя акценты, профессор после каждых трех-четырех слов поджимал губы, а затем издавал такой звук, будто на поверхности кипящей смолы лопался пузырь.

Тамаз не знал, поблагодарить ли ему профессора за такое внимание или выразить благодарность улыбкой.

— Вы закончили аспирантуру, не так ли? — неожиданно спросил Дидидзе.

— Да, два года назад.

— И до сих пор не защитили диссертацию? — Профессор был искренне удивлен.

— Не защитил и, наверное, долго еще не защищу.

— Однако же… Позвольте выразить мое изумление! Такой способный человек, как вы, щедро наделенный природным талантом, в течение лет прозябает простым ассистентом! Трудно представить, совершенно непростительно! Впрочем, я все превосходно понимаю. Кто создал вам условия для серьезной научной работы, кто поддержал вас, кто предоставил вам возможность продвинуться?.. Никто! И это так естественно. Кому же хочется держать на кафедре умного человека?.. Один захватил кафедру, добился своей цели… Что вы от него хотите, отныне он желает наслаждаться спокойной жизнью. Думая о завтрашнем дне, он старается избавиться от талантливого, перспективного молодого человека. Вполне возможно, что завтра вы станете претендовать на его место. Тем более если вы умный и дальновидный ученый. У меня будет по-другому… — Ясе Дидидзе с привычной сноровкой подпустил многозначительную фразу, устремив взор к потолку, словно давая собеседнику время вникнуть в скрытый смысл его последних слов. «У меня будет по-другому» прозвучало так решительно, словно профессору уже дали кафедру и сейчас все дело упирается в подбор штата.

— На кафедру я возьму только молодых! — Яснее уже нельзя было выложить свои намерения. — Будущее за молодежью! Нам не нужны склеротики, обессиленные диабетом профессора. Нам нужна энергичная и талантливая молодежь, полная творческих планов.

Профессор встал и заходил по кабинету.

— Значит, вас вынудили оставить кафедру. Точнее, выгнали! Не обижайтесь на это слово. Давайте не будем приукрашивать явления. Будем называть вещи своими именами. Да, выгнали! Выгнали потому, что вы перспективный ученый, потому, что вы не желали все время поддакивать профессору Какабадзе, подобно иным горе-математикам. Нет, мы этого так не оставим!..

«Кто это мы?» — подумал Тамаз.

Время шло. Беседа продолжалась. А Тамаз Яшвили все никак не мог понять, с какой целью Дидидзе решил переговорить с ним.

— У вас есть тема для диссертации?

— Нет. Я пока еще не думал о защите.

— О-о, так не годится, так не борются, дружок! — Застыв на месте, профессор укоризненно покачал головой, сел на стул и оперся локтями о стол. Чтобы придать разговору более интимный характер, он перешел на «ты».