Год беспощадного солнца

Пока Мышкин ездил, Марина успела послать мальчишку в ближайший хозмаг, откуда он притащил кухонную клеенку в огромных красных цветах. Клеенку расстелили на заднем сиденье волги. Врач натянул резиновые перчатки, сверкнувшие свежим тальком, осторожно поднял пса, и, придерживая его внутренности, аккуратно положил в машину. Открыл свой чемоданчик к большим красным крестом на крышке, извлек шприц и ампулу.

– Противошоковое, – обронил он, нашел на лапе собаки тонкую, почти невидимую артерию и медленно ввел лекарство.

Мышкин и Марина переглянулись.

– Ювелирная работа, – признал Дмитрий Евграфович.

Ветеринар отмахнулся.

Когда Мышкин сел за руль, заволновался товарищ спаниеля, заскулил и ткнулся носом в ладонь Марины.

– Нельзя его бросать, – сказала она. – Смотрите, как волнуется.

– Страдает, – кивнул Карен. – Не возражаете? – спросил он Мышкина.

– Безусловно.

Пострадавшего сразу внесли в операционную. Приятель попытался юркнуть вслед за врачами, но Карен успел закрыть белую стеклянную дверь перед самым его носом. Пес тоненько заскулил, жалобно заглядывая Марине в глаза.

– Послушай, – сказала она псу. – Ты должен понять: здесь больница. Молчи, иначе тебя выгонят. И меня с тобой. И правильно сделают: мешаешь врачам работать. Правда, доктор?

– Конечно, правда! – подтвердил Карен.

Пес раздраженно зыркнул на него, потом вопросительно на Марину, проворчал что-то и с шумом залез под скамью. Устроившись там, свесил лиловый язык и с важным видом запыхтел.

– Что с ними дальше будет? – спросил Мышкин ветеринара.

– А вы не хотите взять собачку? – поднял на него глаза Карен.

Сокрушенно вздохнув, Дмитрий Евграфович развел руками.

– С детства хочу собаку. Но такая ответственность… при моем образе жизни… Ее не только кормить и выводить надо. Надо с ней общаться, разговаривать, спорить, играть, читать ей книги, петь дуэтом, учить службе, возить на природу… А я домой прихожу к ночи, а то и по нескольку дней меня нет. Вот скоро ехать в Австрию, на конгресс, это вообще на полтора месяца.

– Сейчас гостиницы есть для собак, – сказал Карен. – Удобно, такого раньше не было.

– Да, гостиницы… Зачем собаке такой хозяин, если ей всю жизнь придется провести в гостинице?

– Вы совершенно правы, коллега… Можно к вам так обращаться?

– Почту за честь.

– Ничего, что-нибудь придумаю, – сказал Карен. – В месяц я пять-шесть собак пристраиваю. Тут, правда, случай посложнее. Но разлучать их, действительно, нельзя.

– Выживет?

– Не знаю, я не хирург. Зато знаю, чем собака отличается от клеветы.

– От чего? – не понял Мышкин.

– От клеветы. От лживых обвинений.

– И чем же? – заинтересовался Мышкин.

– У собаки только девять жизней.

– Карен! – послышался из операционной недовольный женский голос. – Хватит лясы точить, наркоз давать надо!

– Бегу, Маша! – спохватился Карен. – Извините, она не только хирург, но и моя жена, а я у нее вечный ассистент. Кстати, вопрос можно?

– Один?

– Один… Вы по какой части врач?

– Я личный врач Александра Борисоглебского. Слышали про такого?

– Вместе с Невзоровым делал «600 секунд»? [46]

– Именно. Однажды на него напали, получил несколько ножевых ран, правда, не опасных. Он тогда потребовал, чтобы его госпитализировали только в нейрохирургический институт. Не по профилю, конечно, но я там работал тогда, а он заявил, что больше никому из врачей не доверяет. На следующий день газета «Смена» сообщила: «Как сказал лечащий врач Борисоглебского доктор Мышкин Дмитрий Евграфович…» и дальше чушь какая-то.