Год и один день

Дружеская болтовня между ними, с которой все начиналось, за недели обучения переросла в откровенный флирт. Хоуп брала уроки вождения два раза в неделю и теперь с нетерпением (быть может, излишним) ждала очередного занятия. С Чарли было легко разговаривать, и смеялась она так, как давно уже не смеялась. Когда она пыталась обсуждать что-то с Дейвом, тот и виду не подавал, что слушает, а Чарли всегда зачарованно внимал. Ему хотелось знать ее мнение по всем вопросам, от политики и телевизионных реалити-шоу до сердечных дел, и постепенно Хоуп начала рассказывать ему о собственном браке. Он всегда слушал очень внимательно, с сочувственным лицом, но Дейва не критиковал (хотя позже Хоуп поняла, как ему хотелось высказаться на этот счет).

Пятнадцать уроков равнялись тридцати часам тесного общения; последние пять часов Чарли и Хоуп неудержимо тянуло друг к другу, и они уже перестали это скрывать, однако никто до сих пор не решался переступить заветную черту.

В тот день Хоуп надела новые высокие сапоги-галифе, заказанные из каталога по настоянию Аннетт, и теперь они без конца цеплялись за край сиденья.

– Собираетесь после урока на какое-то мероприятие? – спросил Чарли, когда она в третий раз заглохла на развороте в три приема.

– Нет. – Она покачала головой, тщетно пытаясь опустить край голенища.

– Вы выглядите… – Чарли замешкался, пытаясь подобрать уместное слово, – …очень хорошо. Простите, я, наверное, не имел права это говорить.

– Не извиняйтесь, – сказала Хоуп, оглядываясь по сторонам. – Вы имеете на это не меньше прав, чем остальные.

Чарли размышлял над ее словами, пока она предпринимала очередную попытку развернуться. На сей раз ей удалось совладать с ногой, и та не соскользнула с педали в самый ответственный момент.

– Браво! – захлопал Чарли в ладоши, когда Хоуп победно дернула на себя ручник. – Если вы научитесь водить в такой обуви, то сможете водить вообще в чем угодно.

– Да уж, надо было выбрать другую пару. – Она улыбнулась, опустила руки и робко сцепила их на коленях.

– Не извиняйтесь, – ответил он ее же словами. Однако говорил он тихо, и Хоуп почувствовала, как атмосфера изменилась: будто кто-то приглушил свет.

– Хоуп, я… – На щеках Чарли играл румянец, и сердце затрепетало у нее в груди. – Я очень хочу вас поцеловать, – наконец произнес он. Вид при этом у него был почти виноватый, как будто он позволил себе нечто непростительное. – Знаю, знаю! – Он помотал головой. – Это так нелепо и… я вообще не должен был ничего вам говорить. Простите, простите меня, я больше не…

Она запечатала его губы поцелуем, не успев даже осознать, что делает. Поначалу поцелуй был робкий – оба слегка испугались, что дело движется в направлении, о котором минуту назад они и помыслить не могли. А потом Хоуп (именно она, а не Чарли) осмелела и скользнула рукой вверх по его бедру.

Она заставила себя не думать о Дейве, но мысли об Аннетт не покидали ее ни на минуту. Когда Хоуп целовала Чарли, дочь неизменно маячила где-то на краю поля зрения, однако даже это не могло ее остановить. Он стал ее наркотиком. По утрам мысли о Чарли помогали ей выбраться из постели. Впервые с тех пор, как родилась Аннетт, Хоуп чувствовала, что ее любят, понимают и хотят – увы, ей по-прежнему было стыдно признавать, какое наслаждение приносят ей эти чувства.

Хоуп все не открывала глаза, а Чарли продолжал массировать ей голову.

Страсть между ними не исчезла и ничуть не ослабла, но с того дня, когда Хоуп увидела отвращение на лице дочери, к ее страсти всегда примешивалось чувство вины. Она не могла полностью отдаться своим чувствам, хотя понимала, что ей следует это сделать. Стыд понемногу отравлял их с Чарли отношения, превращал их в нечто низкопробное и дешевое. Временами даже казалось, что их связывает лишь плотское влечение, а не любовь. Со дня приезда в Прагу Хоуп изо всех сил пыталась избавиться от этого назойливого червячка, засевшего в голове, но безрезультатно. Когда пальцы Чарли переместились на ее шею и грудь и Хоуп услышала, как его полотенце с шорохом соскользнуло на пол, все ее тело моментально сковало напряжение.

– Что такое? – Чарли отшатнулся, когда она резко села в ванной, выплеснув на пол немалое количество воды.

– Голова вдруг закружилась, – соврала Хоуп и даже схватила его за руку, будто бы пытаясь удержать равновесие.

– Здесь очень жарко, – согласился он (впрочем, не без замешательства в голосе).

– И я ужасно проголодалась, – добавила она, выдергивая затычку. – Пойдем ужинать?

– Хорошо. – Чарли заметно сник от ее слов.

Хоуп поцеловала его в блестящую макушку и подняла полотенце.

– Давай снова пойдем туда, где мы ели медовик?

– Как скажешь.

Чарли явно переживал, что сказал или сделал что-то не то, однако Хоуп не понимала, как его успокоить. От правды ведь не уйдешь: она и сама не знала, как относиться к этим отношениям. Чарли – прекрасный человек и заслуживает большего, чем она в состоянии ему дать. Однако не все так просто. Хоуп столько лет ставила нужды мужчины превыше собственных, что делать это вновь казалось ей ошибкой.