Год и один день

– Это Сововые мельницы, – сказал он, кивая направо, где на берегу Влтавы, наполовину закрывая от них солнце, возвышалось величественное белое здание. Меган обратила внимание, что черепица на крыше черная, притом что у соседних домов крыши были главным образом красные.

– Здесь находится музей современного искусства, – продолжал Олли, перелистнув страницу. – Заглянем?

Меган никогда не была поклонницей современного искусства, однако решила не спорить и вошла вслед за Олли в открытые ворота. Двор был посыпан хрустящим гравием и заставлен множеством скульптур, одна другой удивительнее. Меган остановилась возле большой красной лошади с красным, совершенно голым и лысым наездником, неестественно длинные руки которого касались земли.

– Нежарко ему, наверное, – пошутила она, но Олли уже ушел рассматривать некое кубистское произведение: лежавшую на животе женщину с искореженным телом и запрокинутой головой. Между квадратных плиток вокруг ее постамента проросла трава, припорошенная снегом, и это зрелище понравилось Меган куда больше, чем сама скульптура. Впрочем, с Олли она своими соображениями делиться не стала. Он весь как будто ощетинился, хотя еще утром вел себя совершенно иначе. После откровенного рассказа о своих переживаниях, связанных с бывшей девушкой, он словно нашел новый повод для недовольства. Меган хорошо знала: если Олли о чем-то размышляет, к нему лучше не лезть, а именно этим он сейчас и занимался.

В дальнем конце двора они обнаружили еще одну скульптуру в виде женщины, только эта стояла, а ее длинное тонкое тело было совершенно плоским, как лист бумаги. Склоненная голова, распластанные волосы синего цвета – весь ее облик выражал печаль и поражение. Впервые с тех пор, как они вошли во двор музея, руки Меган потянулись к камере.

Олли тем временем вернулся к красному всаднику и присел на корточки, чтобы разобрать надпись на табличке. Он как будто сознательно избегал смотреть на Меган, и ей было не по себе: она привыкла ловить на себе его взгляды, нежиться в тепле его чувств. А сейчас кто-то вдруг открыл дверь и запустил с улицы холод. Пусть они с Олли никогда не были парой, Меган догадывалась, что он к ней неравнодушен. Она не хотела признавать то, что было совершенно очевидно для всех их друзей – чувства Олли ни капли не остыли с той ночи, когда они впервые поцеловались, – однако крошечная часть ее души понимала, что друзья правы. Да, нехорошо и эгоистично с ее стороны купаться в его любви, ведь ответить ему взаимностью она не может. Но и мысль о том, чтобы потерять Олли, приводила ее в ужас. Он стал важной частью ее жизни, и если он исчезнет, то возникшая на его месте пустота грозит поглотить ее целиком.

Борясь с внезапным приливом сожаления и страха, Меган сделала то, что привыкла делать: взяла в руки камеру, отгородилась объективом от одного мира и с головой ушла в другой – тот, где все было в ее власти. В кадре оказался Олли: у его губ клубился пар, щеки раскраснелись. Глазами он поискал ее, нашел… и едва заметно погрустнел. У него немного текло из носа, и кожа над верхней губой поблескивала на солнце, а сами губы были полные и пухлые.

Меган наблюдала, как он встал и подошел к другой скульптуре, сооруженной из металлических прутьев и затейливых колесиков. Олли достал из кармана телефон, чтобы ее сфотографировать, и Меган с помощью зума приблизила изображение – хотелось посмотреть, как он построит кадр. Когда он снял одну перчатку, Меган разглядела заусенцы вокруг его ногтей, черные волоски на оголенном запястье, выступающую паутину вен на бледной коже, напрягшиеся сухожилия. Сердце ее колотилось, голова шла кругом: внутри наконец просыпалось долгожданное, драгоценное вдохновение. Она все нажимала и нажимала на кнопку спуска… Жаль, Олли невдомек, как она увлечена им… Жаль, ей не подобрать слов, чтобы это описать.

Через минуту-другую он повернул голову в ее сторону – лицо при этом не выражало вообще никаких чувств – и двинулся в сторону открытых ворот. Меган не сразу пошла следом, и тогда он поманил ее рукой. Интересно, когда Олли захочет обсудить последние события? Да, утром он ушел от разговора, но Меган знала, что рано или поздно ему нужно будет об этом поговорить.

Если сейчас он переживает хотя бы приблизительно то же, что и она, значит, его разум пестрит воспоминаниями о прошлой ночи – красочными образами переплетенных рук и ног, раскрытых губ. Все труднее становилось игнорировать нарастающее напряжение: воздух между ними, казалось, потрескивал. Меган всей душой надеялась, что Олли не попросит ее повторять, почему они сейчас не могут быть вместе (и не в последнюю очередь это было связано с тем, что ее решимость понемногу таяла).

– Черт побери!

Они уже вышли с музейного двора и, обогнув Сововские мельницы, двигались в сторону парка. На углу здания, однако, шедший впереди Олли остановился как вкопанный – вернее, практически отшатнулся.

– Что такое?