Год Огненной Змеи

Внутренним чутьем он понимает: события надвигаются огромные; детское воображение рисует картины битв, победить в которых способны разве только сказочные герои; привычные картины жизни начинают приобретать в сознании мальчика оттенок фантастичности: «Темные большие деревья-одиночки похожи на сторожевые пики богатырской заставы Бабжа Баас-батора. По преданию, именно здесь, на горах Трех Кобылиц, стояла застава нашего батора. Отсюда пошел он на войну с маньчжурами. Семьдесят дней бился батор и вернулся победителем.

Сейчас опять враг лезет на нашу землю. Теперь уже не с востока, а с запада. И где-то далеко от нас поднимается богатырский заслон. Со всех концов большой земли спешат туда воины. Если бы ты был жив, Бабжа-батор! А может, бурятская земля родит другого батора и скоро все мы узнаем его громкое имя?»

Силою своего воображения Батожаб словно хочет вызвать, оживить чудодейственные силы, которые смогут прийти на помощь его народу в жестокой схватке с врагом. Детская непосредственность, чистота восприятия и зрелость поступков, не свойственная столь юному возрасту, — вот тот контраст, который рождает драматическую напряженность образа Батожаба.

Стремясь к наибольшей художественной выразительности, к глубине проникновения в духовный мир героя, автор находит собственную, неповторимую интонацию, вырабатывает свой стиль — яркий, красочный, словно вобравший в себя многоцветье бескрайних просторов Бурятии, полынный аромат ее трав, свежее дыхание предгорий. Тонкие картины ночной степи, мелодичные повторы параллелей — человек и природа — помогают нам ощутить неразрывное единство личности юного героя со всем сущим. Поиски новых изобразительных средств привели автора к необычному композиционному построению романа. С приходом войны привычная жизнь, окружавшая героя, разделилась на две четко контрастирующие половины. Первая — это мир, открытый восторженными глазами подростка, познающего те радости, что обещаны каждому в пору юности. Это — светлое время надежд и первых порывов сердца, радостного ожидания перемен, постижения красоты родной земли. Вторая половина — это горечь похоронок, это слезы в глазах матери, это ощущение своего бессилия перед кругом неотвратимых бед, принесенных войной. Не случайно автор построил повествование на чередовании дня и ночи. И есть что-то глубоко символическое в том, что именно ночью, когда Батожаб выезжает в степь сторожить лошадей, он по-настоящему счастлив, а днем, при радостном свете солнца, его настигают несчастья: приходит известие о гибели отца, почтальонша Хурла, спекулирующая на религиозных предрассудках, оскорбляет бабушку Батожаба, в него стреляет дезертир, оказавшийся отцом любимой девушки Автор тем самым как бы хочет подчеркнуть саму противоестественность войны, сделавшей белый свет черным, изменившей разумный ход жизни и привычное течение событий.

Если говорить об особенностях почерка Ц.-Ж. Жнмбиева, то нельзя не заметить редкого дарования художника увидеть любое явление глазами подростка, выразить сложные нравственно-этические понятия языком мальчишек и девчонок, впервые задумывающихся над смыслом жизни.

Пристальный интерес писателя к характеру совсем неокрепшему, развивающемуся не случаен. Он дает возможность Ц.-Ж. Жимбиеву проследить, как складывается мировоззрение, мораль, как формируются нравственные принципы советской молодежи. И если смотреть шире, то образ Батожаба — главного героя повествования — позволяет писателю исследовать духовный мир молодого поколения предвоенной поры, ответить на вопрос: какие общественные условия, какие идеалы сформировали поколение, которое вынесло на своих плечах безмерные тяготы и лишения военного времени?

Сложная система художественных образов романа, сама логика движения характеров помогают уяснить главную авторскую мысль: только наш советский строй, исповедующий высокие идеалы гуманизма, коллективной взаимовыручки, беспредельной любви к социалистической Родине, способен воспитать людей цельных, мужественных, сильных, выдерживающих суровый экзамен войны.

Что касается эстетической оценки романа Ц.-Ж. Жнмбиева «Год огненной змеи», то трудно не согласиться со словами известного критика 3. Кедриной, которая писала в «Правде» в статье «Высота критериев»: «Казалось бы, Жимбиев пишет о том, о чем писали многие и многие до него. Но это общее содержание воплощается в своеобразие красок бурятского жизненного уклада, могучей природы далекого края, исторической и бытовой традиции бурят, полновесного, дышащего свежестью народного поэтического слова — и перед нами оригинальная картина действительности».