Годы и дни Мадраса

— Хорошо, — сказал председатель. — Вы узнаете.

За месяц он узнал, увидел и передумал так много, что порой ему казалось, голова не выдержит такого напряжения. Но голова и сам Сампатх выдержали.

— Меня больше всего поразило, — говорил Сампатх, и в его голосе звучали нотки неподдельного восхищения, — что в СССР смогли создать единство всех народов, смогли создать условия, при которых все нации имеют равные права, уважают друг друга и при этом не утрачивают своей культурной индивидуальности и самобытности. И тогда я решил, что путь вашей страны самый правильный, что Индия должна сделать так же. Я понял, что только такое единство поможет нашим народам стать на путь социального прогресса. Только единство всех прогрессивных сил, только это, — повторил он.

Он вернулся в Мадрас, и снова его венчали цветочной гирляндой. Потом состоялась эта памятная встреча с Аннадураи и другими лидерами ДМК. Теперь он не скрывал своих взглядов, потому что был твердо уверен в их правильности. Он сказал то, о чем думал.

— Борьба за Дравидистан не имеет будущего.

Его слова падали в напряженную тишину. Он пытался по глазам определить, о чем думают эти люди. Но они отводили глаза. Только Аннадураи смотрел на него тяжело и непримиримо.

— Наша сила в единстве. Мы все — индийцы. Лозунг «Борьба за Дравидистан» должен быть снят.

Он говорил долго и горячо. Некоторые уже не прятали глаз, и Сампатх понял, что они с ним согласны. Ему не хотелось смотреть на Аннадураи. Он хорошо знал этого человека. В тот вечер многие поддержали Сампатха. Аннадураи остался в меньшинстве. Но это ничего не решало. Сампатх знал, что Аннадураи ни перед чем не остановится.

Через несколько дней он уехал в Дели, но тревожное настроение не покидало его. Вскоре сбылись все его мрачные предчувствия. Аннадураи поднял против него кампанию.

— Он сделал это исподтишка и недостойно, — возмущался Сампатх, — он молчал, пока я был в Мадрасе. И сразу воспользовался моим отъездом.

Среди членов ДМК поползли слухи: «Сампатх продался Конгрессу», «Его купил сам Неру», «Он стал агентом Севера и предал дравидов». В газетах партии стали появляться статьи, подписанные анонимными авторами. Вокруг Сампатха образовалась пустота. Он понял, что с ним расправились.

— Отступник! Предатель! — эти слова бросали ему в лицо незнакомые люди с черно-красными эмблемами на рубашках.

Аннадураи ждал, что «отступник» придет и раскается. Но этого не случилось. Ведь в Сампатхе текла кровь самого Перияра. Он был его племянником. Но сумел увидеть больше Великого и нашел в себе силы пойти дальше его. Сампатх не стал мириться с Аннадураи. В 1959 году он покинул ДМК. Черно-красный флаг больше не был властен над ним.

Но Сампатх не привык оставаться за бортом. Надо было что-то предпринимать. Вместе с ним из партии Аннадураи вышли несколько его единомышленников. Они создали новую партию — Национальную партию тамилов. Социализм и автономия штатов в единой Индии стали основными ее требованиями. Однако новой организации трудно было конкурировать с ДМК, с ее ораторами, деньгами, демагогией.

В 1964 году председатель Национального конгресса тамил Камарадж обратился с призывом ко всем партиям Юга. Он предложил тем, кто борется за социализм, влиться в Национальный конгресс. Первой откликнулась на призыв Камараджа Национальная партия тамилов. Так Сампатх стал конгрессистом.

— Вот, видите, — говорил Сампатх, — они только говорят о социализме и этим привлекают трудящихся. А на самом деле они ярые, ограниченные националисты. ДМК в своей работе во многом опирается на молодежь. А молодежь еще политически неопытна, неспособна разобраться, где красное, где черное.

Да, где красное, где черное — иногда бывает трудно определить. Тут нужно думать. А это не всегда удается. И поэтому черно-красные флаги полощутся над Мадрасом.

Белая звезда Раджаджи

Человек, которому Индия обязана появлением ее реакционной партии «Сватантра», сидел в простом плетеном кресле у низкого столика с телефоном. Эта комната примыкала к его конторе в издательстве «Калки», где выпускалась газета партии — «Свараджа». Над деревянной кроватью, стоявшей против кресла, висел плохо написанный маслом портрет Ганди. Человека звали Чакраварти Раджагопалачария. Сквозь сильные линзы очков на меня настороженно и изучающе глядели старческие глаза.

— Вы не боитесь, что пришли сюда? — спросил он неприятным, скрипучим голосом.

— Боюсь, — ответила я. — Очень боюсь. Даже ноги подкашиваются от страха.

Он вскинул облысевшую голову и пристально посмотрел на меня, стараясь определить, говорю ли я правду или шучу.

— По вас это не очень заметно, — разочарованно протянул он.

— А вы бы хотели, чтобы было заметно? Так?

— Я пошутил, — натянуто улыбнулся он.

— Даже шутка в устах такого человека, как вы, имеет значение. Ведь вы шутили со значением, не так ли? И я даже знаю с каким.

— Вы, конечно, правы, — подозрительно быстро сдался он. — Ваша страна старается с такими, как я, не иметь дела.

— Вы ведь тоже не хотите иметь с нами дело, — заметила я.

— У нас есть основания.

— У нас тоже.