Годзюон

В дополнении к этому токийцы, с детской непосредственностью молоденькой желтой расы демонстрируют общечеловеческий психологический феномен. Он состоит в том, что рядовой человек за несколько десятилетий своей жизни, вырастая и старея, не взрослеет. Семидесятилетние Евы, одетые в оборки розового детства, и мужчины в галстуках с орнаментом в виде нагадившей собачки, меня с непривычки просто ошарашивали. Но то, что японцы с огромным удовольствием покупают детские расцветки и детские фасоны одежды — медицинский факт.

Однако бомжачий облик и детский стиль это ещё не весь спектр явления — токийской толпы. Из окон ресторанов и кафе самого центра Токио я каждый день наблюдаю прогулку жирненьких японских сливок. Никакого винтажа и рюшек, лишь отголоски. В подавляющем большинстве случаев это со вкусом одетые люди. Со вкусом, но и с одной оговоркой — если рассматривать их одежды как бы абстрактно, отдельно от тел! Во время коротких наездов в Токио, изучая ассортимент гиндзовских магазинов, я на каждой полке обнаруживала великолепные вещи. И никак не могла сообразить, где и кто всё это великолепие носит.

Второе открытие состояло в том, что все эти вещи одеты на японские тела. А это всё равно, что одеть прямоходящего большеголового динозаврика. На японцах по-другому выглядят вещи. Что такое «другое» есть в японских телах, я не знаю. Может быть центр тяжести, прикрепление и взаимо-

НИХОНКАИ

В каждом из нас живёт море. Море в человеке — это воспоминания, сны и слёзы. А люди живут на земле и мечтают о море. Потому что людям нужен сон, потому что они любят свои воспоминания, потому что их сердца облегчают слёзы. Они ездят к морю, лежат на берегу под солнцем, немного купаются, уезжают и снова мечтают. Но даже такие встречи с морем смягчают сухопутную человеческую жизнь. Ярче становятся сны, воспоминания и слёзы — море раскрашивает их.

Когда я поднимаюсь из моря в лодку, он говорит, что море меняет мне лицо. Это оттого, что я чувствую море в первую очередь лицом. Опускаю в воду лицо и море, проникая в меня через лоб, глаза, растворяет застывшие мысли, узелки нервов, изменяя мне лицо.

Мы всегда уезжаем далеко от берега, где уже не летают чайки, а только вертолёты и летучие рыбы с прозрачными крыльями. Глубоко в море, когда и под тобой и вокруг только море, по иному чувствуешь физическую любовь. И чувствуешь море. Понять море? Понять море невозможно, как невозможно понять душу. Море возможно только ощущать.

В восьмидесятых годах прошлого века, в Чёрном море произошла катастрофа с пассажирским лайнером «Адмирал Нахимов». Морских катастроф тысячи, но во время крушения «Нахимова» я жила у Чёрного моря. Море долго приносило обломки этого большого корабля. Люди говорили между собой о погибшем корабле, в недоумении пожимали плечами: «Море та-

кое большое! Почему корабли не разошлись?». Я ловила щепки, слушала разговоры, и думала о том, что здесь, на земле, понять море и то, что случается в море, невозможно. Совсем недавно я узнала о том, что в Японии, все происшествия на море, даже уголовные преступления, рассматривают специальные морские суды. Люди, положившие такой обычай, были не по-земному-мудры. Потому что море — стихия неземных интерпретаций. Бывает, что мы едем к морю сквозь безветренное солнечное утро, и с полпути звоним на лодочную станцию — уточняем погоду. И нередко смотритель сообщает, что в море ходит большая волна, и выход лодок на сегодня закрыт. При этом ни воздух, ни берег не содержат и малейшего намёка на непогоду! Море просто не всегда хочет видеть в себе людей.

Нихонкай — японское море. В Японии море повсюду. Даже если смотреть на японское море только из окна спальни, и никогда не ходить на берег, море без приглашения может обрушиться на голову с небес в виде тайфуна или с размахом устроить прилив. Я каждый день прохожу по одному из многочисленных мостов черноглазой реки Мегурогава, впадающей в Токийский залив. Кое-где, на набережной, где берег особенно неровный, вдоль реки аккуратно сложены горки из мешков с песком. Они нужны на случай неожиданного подъема воды. Когда уровень воды падает, обнажая нижние ряды камней трёхметровой береговой стены, я иногда останавливаюсь на мосту и смотрю на спящих внизу на дне реки чёрных пузатых карпов. После нескольких часов куража небольшого тайфуна река наполняется вдвое, напоминая людям о том, что их дома стоят на воде. Оттого в Японии у моря нет ощущения расслабленной праздности, присущей средиземноморским и черноморским городам. Скорее наоборот, японцы как будто спрашивают у своего моря позволения на диалог. Пляжей, в привычном для русского человека смысле, в Японии мало. Лежать в панаме у воды — это для бассейнов при отелях. А море — это лодки. За последние годы я легко забыла, что такое входить в море

НУЛЕВАЯ ТОЧКА

Япония — это несколько островов, среди которых главный Хонсю. Он так и переводится — главный, основной остров. Японское «хон» означает «основа».

На главном Хонсю, главный — Токио.