Годзюон

Япония изменила мои представления о необходимом жизненном пространстве, о пространстве моего дома. Изначальное русское стремление к гигантским размерам собственной квартиры выросло до желания жить в грандиозном пространстве нескольких мировых столиц одновременно. В то время как количество квадратных метров частной собственности своё значение утратили. Япония научила меня видеть возможности малых пространств. Для меня ключевое в квартире — это уникальность её месторасположения, изысканный вид из окна, хорошая система вентиляции и предельная избирательность, эклектичность наполняющих квартиру предметов.

Главная болезнь человеческой жизни — излишество. Еды, секса, информации, пространства, декора должно быть много. Оригинальности и минимализма тоже должно быть много. Я часто рассматриваю живьем или в журналах «дизайнерские» квартиры. И что же? Перегрузка! Безмерная перегрузка! Перегрузка смыслами стано-

вится бессмыслицей, перегрузка функциональностью — неудобством. К тому же в жизни моих современников стало больше путешествий и их жилища захламляются папирусами, бамбуковыми занавесками, резными ширмами и «жирными» ампирными диванами. Неповторимые, самобытные предметы в доме это занятно, но это не эклектика. Моя эклектика включает в себя действующую необходимость в этих предметах, использование по прямому назначению.

Недавно, в телефонном разговоре с приятельницей, я вскользь упомянула о том, что никак не получается найти в Токио стол для маленькой московской квартиры. Она долго смеялась, и уверяла, что в Москве сейчас можно найти всё. Пожалуй. В Токио есть далеко не всё. Но здесь есть то, чего нет нигде — настоящая восточная мебель. Когда эти предметы — «предметы, которых нет нигде», приходят в повседневную жизнь, она становится интереснее и свежее, причем в буквальном смысле.

Восточная мебель делается целиком из кири. Кири это дерево, впитывающее влагу и ту неприятную составляющую запаха времени, которая всегда появляется при длительном хранении вещей. Редкостные и очень дорогие кимоно в Японии издавна хранят в ящиках из кири. В кири вещи не стареют.

Я покупаю домой не традиционные шкафы, а восточные сундуки из кири. Эти сундуки — живые. Зимой, присев на теплую крышку, я пью утренний чай и смотрю на застывшую Москву-реку. Они служат мне вместо традиционного шифоньера. Их уютное глубокое нутро вмещает поразительно много вещей. Альянс «необходимого» с «уникальным» и есть эклектика. Я покупаю сундук, кровать или столик не для того, чтобы на них только смотреть. Я покупаю их для того, чтобы с ними жить. Я покупаю их не для того, чтобы потом поменять. Я покупаю их как нестареющее искусство.

Такие вещи не часто встречаются на пути и их покупка, конечно же, случай и событие. Обычно подобные вещи слишком дороги. Я ищу их на распродажах и в антикварных

РЕЙС АЭРОФЛОТА

Рейс «Аэрофлота» Токио-Москва-Париж задерживается по причине неприбытия самолёта из Москвы. В Москве снег. Точнее, снежище.

Я жду в зале регистрации, в токийском международном аэропорту Нарита. Рассматриваю настойчивую очередь из японцев, русских и французов. Вместе с детьми и багажом международная очередь не рассаживается в свободные кресла зала, а ждёт у стойки с надписью «Аэрофлот». Много раз летаю этим рейсом, палитра пассажиров не меняется.

Среди моих соотечественников всегда есть группки русских или украинских молодых женщин, разлетающихся после работы в японских ресторанах в качестве танцовщиц или хостэсс. Они невероятно оживляют собой разношерстную гурьбу пассажиров. Оживляют и расцвечивают колоритными пятнами подарков, которыми задаривают японцы девочек весёлых заведений. Уморительно наблюдать, как во время полёта хуторянка застиранного вида достает фирменный гермесовский блокнот с золотым карандашиком и начинает играть с подружкой в крестики-нолики. Или как в лаковую сумочку «Картье» ценой 1000 у.е. втиснуты полуразвалившиеся кроссовки. Эти девушки трогательно и искренне ревут в три ручья, прощаясь с японцами в аэропорту, но со временем «подрастают». Превращаются в блондинок, Россию начинают называть неопрятным словом «Рошыа», а лица их обретают характерную несмываемую надменность профессиональных охотниц.

За ними следует группа «зелёных лиц». Это не борцы за экологию, это разномастные, но одинаково непросыхающие российские менеджеры после дармовой стажировки в Японии. Именно бесплатность чего бы то ни было сообщает некоторым людям специфичные оттенки поведения, которые группа «зелёных» демонстрирует все десять часов беспосадочного полета до Москвы.

Эти удивительно постоянные группы слегка разбавляют вкрапления из русских женщин с малолетними детьми яркой азиатской внешности, московского розлива бизнесменов, легко идентифицируемых по брезгливой гримасе ветчинообразного лица, и чеховоподобных интеллигентов. «Чеховы» ездят в Японию давно и часто, с самой зари открытия русских границ. Они действительно похожи на фотографию Чехова из учебника литературы, причём и мужчины и женщины.