"Гофманиана" в немецком постмодернистском романе (СИ)

При этом для литературы постмодерна не характерны ни фрагментарность, ни даже коллажность, поскольку её задача – не подчеркнуть гетерогенность отдельных знаков, а установить новые связи между ними. Создаётся не новый порядок знаков, а их тесное, до неразличимости, переплетение. В этом разница между модернистской и постмодернистской интертекстуальной игрой. «У модерниста Дёблина – швы, - пишет И.Хёстерей, - у Х.Мюллера, например, их нет. Чужой материал и есть сам текст» [149; 107]. Постмодернистскому автору важно создать иллюзию гомогенности текста, составленного из элементов различных текстов и даже культурных кодов. Постмодернистский текст формируется как гипертекст

, вобравший в себя множество более ранних гипотекстов, как правило, не манифестированных в форме прямой или скрытой цитаты, а присутствующих как элементы стиля, сюжета, мотивики, образной системы в пародийном или пастишном преломлении. Среди гипотекстов сложно выделить какой-то один, доминантный, что объясняется его «ризоматической», децентрированной и деиерархизированной структурой. Стиль постмодернистских произведений – синтетический, «паштетный» [149; 106], в пределах одной фразы могут сосуществовать слова разной стилистической окраски, а также элементы принципиально различных знаковых систем. Пространственную структуру типично постмодернистского текста можно уподобить «Алефу» Х.Л.Борхеса: он – «место, в котором, не смешиваясь, находятся все места земного шара, и видишь их там со всех сторон» [2; 193]. Временную же структуру определяет принцип симультанности, одновременности разновременного. Таким образом, в отличие от модернистской дискретности произведения постмодернистских авторов отличает стремление к синкретизму на всех уровнях: они суть миниатюрное подобие единого текстуального универсума, образ которого дан в другом рассказе Борхеса – «Вавилонская библиотека». Кажущаяся упорядоченность необъятного каталога этой «библиотеки» являет себя как идея-фикс рассказчика, то же касается и порядка внутри отдельной книги: любая интерпретация есть «бесконечный процесс выявления эстафеты «интертекстов» [197; 19], бесконечно многослойных палимпсестов, не предполагающих нижнего, референциального слоя. На деле текстуальный универсум есть точный аналог постмодернистской хаотической модели мира.

Тем временем постструктуралистским литературоведением проведена радикальная переоценка понятия «автор». Так, М.Фуко понимает «автора» как функцию: «он делает видимой событие некоего дискурса и относит себя к уставу этого дискурса в обществе и культуре… Есть определённое количество дискурсов, в которых есть функция «автор», в то время как в других её нет» [123; 17]. Постмодерн – культура новой анонимности, где номинальный автор осознаёт себя как медиум взаимодействия разных дискурсов друг с другом, а также между ними и читателем, не отождествляя самого себя ни с одним из этих дискурсов. «В его власти только смешивать различные виды письма, сталкивать их друг с другом, не опираясь всецело ни на один из них; если бы он захотел выразить себя, ему всё равно следовало бы знать, что внутренняя «сущность», которую он намерен передать, есть не что иное, как уже готовый словарь…», - утверждает Р.Барт [29; 388]. Б.Макхейл вводит понятие «мерцающего автора»: «Никогда не присутствуя целиком и не исчезая в полной мере, он/она играет в прятки с нами на протяжении всего текста, в котором иллюзия авторского присутствия создаётся только для того, чтобы её развеять, заново заполняя открывающуюся лакуну суррогатом субъективности…» [цит.по: 57; 13]