Гоголь

«Погодите, скоро поднимутся снизутакие крики, именно в тех с виду благоустроенных государствах, которым наружным блеском мы так восхищается, что закружится голова у самых тех знаменитых государственных людей, которыми вы так любовались в палатах и камерах. В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы, что не поможет никакое человеческое средство, когда они вскроются, и перед ними будет ничтожная вещь те страхи, которые вам видятся в России».

Нельзя отказать Гоголю в прозорливости, большей, чем ей обладали многие из самых просвещенных его современников. Поэт, художник в качестве политического провидца опередил изрядное количество записных политических вожаков и дельцов. Он недаром путешествовал по Европе и недаром царская цензура выбросила из издания целиком статью «Страхи и ужасы России», в которой содержались эти и подобные предсказания.

Гоголь вспоминает «Египетские тьмы» Соломона:

«Слепая ночь обняла их вдруг среди бела дня; со всех сторон уставились на них ужасающие образы: дряхлые страшилища с печальными лицами стали неотразимо в глазах их; без железных цепей сковала их всех боязнь и лишила всего…».

Подтверждается, что ужас смерти, каким заболел Гоголь, зависел преимущественно от причин

общественногопорядка, и не только русских, но и международных. Образины преследовали Гоголя повсюду и Вий грозил железнымпальцем и в Париже, и в Берлине, и в Риме. Продолжая критиковать западно-европейскую цивилизацию, Гоголь обрушивается на человеческий ум:

«Ум не есть высшая в нас способность. Его должность не больше как полицейская: он может только привести в порядок и расставить по местам все то, что у нас уже есть. Он сам не двигается вперед, покуда не двинутся в нас две другие способности, от которых он умнеет».

Эти высшие способности: разум и мудрость, но их может дать только Христос.

Отличительная черта девятнадцатого века — гордость ума: «Никогда еще не возрастала она до такой силы, как в 19 веке. Она слышится в самой боязни каждого прослыть дураком. Все вынесет человек века: вынесет название плута, подлеца; какое хочешь дай ему название, он снесет его — и только не снесет названия дурака… Ум для него святыня…».

«Дьявол вступил уже без маски в мир». Мода, которую человек допустил, сначала как невинную мелочь, распоряжается теперь полной хозяйкой, изгоняя из человека все лучшее. Законы Христа попраны. Приличия стали сильней «коренных постановлений».

«Уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, а божьи помазники остались в стороне».

В наши дни эта мысль облечена в теории высших и низших рас.

Гоголь знает, что там, в Европе уже поговаривают: «чтобы все было общее — и дома, и земли».

Так обстоит дело на Западе! А как оно обстоит у нас в России?

В России — лучше.

«Еще нет у нас непримиримой ненависти сословия против сословия и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие непреоборимое к соединению людей и братской любви между ними».

Однако, распад старой России и рост взаимной борьбы и ненависти и у нас очевидны.

«Дворяне у нас между собой, как кошки с собаками; купцы между собой, как кошки с собаками; мещане между собой, как кошки с собаками; крестьяне… между собой, как кошки с собаками… Только между плутами видится что-то похожее на дружбу».

Роскошь, заморские дорогие вещи, ломбарды, «обезьяничанье» разорили поместья. Христа поместили в лазареты и больницы.

Необыкновенно разрослись казнокрадства и хищения: «Завелись такие лихоимства, которых истребить нет никаких средств человеческих».

Россия несчастна:

«Россия точно несчастна, несчастна от грабительства и неправды, которые до такой наглости еще невозносили рог свой».

Гоголь в «Переписке» выступил преимущественно как проповедник, как аскет и реакционный утопист; но он не в состоянии еще был подавить в себе художника, автора «Ревизора», «Мертвых душ». А художник обладал необыкновенным глазом и проникновением. Там, где в «Переписке» прорывается этот художник, сказано много горькой и обнаженной правды. Верно, что и Европа и Россия жили накануне «всеобщих потрясений», что повсюду верх брали торгаши, предприниматели, что мода, внешние приличия, расчетливость, конкуренция, мещанство духа, пошлость овладели всем, — что «портные, швеи, ремесленники», хотя и далеки были от того, чтобы властвовать, но уже начинали жить деятельной и общественной и политической жизнью, требуя, чтоб «земля и дома были общие». Еще более верно утверждение, что Россия в руках лихоимцев и расхитителей. Все это Гоголь видел глазами великого мастера-художника. «Ужасающие образы», «дряхлые страшилища» были до боли, до ужаса наглядны, прикипали к самому сердцу. Надо было в самом деле делать решительные вывод из этого тяжелого и правдивого отрицания, надо было всему этому противопоставить нечто положительное.