《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Царские очи казались ужасающе пустыми и бесстрастными. Этот нечеловеческий холодный и беспощадный взгляд пронзил Малюту насквозь.

- Что же сделалось? – вопрошал Иоанн, и речь его была медленной и тягучей.

Скуратов поклонился.

- Токма сын признал, кудой вы едете, сделался сам не свой, - доложил Малюта, - Данилыч, царствие ему, - Малюта перекрестился, - решился было потолковать с отпрыском с глазу на глаз. Видать, они повздорили о чём – нынче уж не сыскать. Да, видать, повздорили славно… Кто ж мог подумать, да что б…

Скуратов смолк, украдкой глядя на царя.

Та непоколебимая отстранённость в царском взоре покоробила даже Григория. Опричник сглотнул, видя пред собой бездушное величие, нежели человека из плоти и крови. Иоанн с ужасающем равнодушием внимал своему слуге.

- На сей раз мы не поспели из растащить, - коротко молвил Скуратов.

Иоанн едва заметно развёл руками и глубоко вздохнул, постукивая пальцами по подлокотнику.

- Отец Филипп убиен, - молвил владыка.

Скуратов перекрестился, выдержав на себе государев взор.

- Ты боле всех того жаждал, Гриш, - протянул Иоанн.

Голос царя переменился нынче, и сейчас Малюта заверился – и впрямь, голос стал ниже, жёстче, а речь сделалась медленнее.

- Раз шесть испрашивал у меня расправы над старцем? – вопрошал Иоанн.

- Али не больше, - согласно кивнул Малюта.

Иоанн оскалился в усмешке, дивившись дерзости опричника.

- И Фёдору было ведомо об том, - добавил Скуратов.

От этого имени Иоанн стиснул зубы до скрипу, поднялся с трона.

…

Старая кровь въелась чернотой в сталь. Иоанн глядел на клинок, пытаясь разуметь, что за тварь он прибил там, у ворот монастыря.

Кругом всё безмолвствовало. В печи не трещали поленья, холодные сквозняки отставили свою беготню по коридорам, притихли.

Чёрные пятна упрямо и безмолвно покрывали лезвие.

«Меч разил дух же, не плоть…»

Иоанн закрыл глаза, проваливаясь в глубокую унылую бездну. Сквозь толщу забвения, он с трудом различал дни, летевшие одним тяжёлым кубарем.

Неповоротливая тяжёлая память блуждала, будто сквозь топи. Иоанн не различал дней. И не хотел бы. На кой чёрт? Али есть нужда отсчитать сорок дней? Быть может, тогда милосердие Господне пошлет ежели не радость, то покой растерзанной душе?

Слишком много молитв глухо канули в небытие. Иоанн внял, что был отвергнут Господом уже давно, много лет назад, но отчего-то нынче это горькое напоминание подло въелось в окаменевшее сердце.

Чем нынче жило сердце Иоанна – и самому владыке было неведомо. Такого оглушительного отчаяния он не знал давно. Быть может, попросту не помнил.

Время, пущай государь и не вёл ему счёту, погрузило в отрешённость.

Царь пялился на эти пятна, не ведая, играет ли с ним очередную жестокую шутку лукавый.

«Кого я убил?» вопрошал Иоанн, пусто и безнадёжно.

Было бы странно, коли и впрямь был бы тому ответ.

Ни живые, ни мёртвые больше не занимали его рассудок.

Всё смолкло.

…

С Новгородом было покончено. Навек.

Иоанн воротился в Москву.

Это была холодная весна. Самая холодная на его памяти.

Снега будто больше не страшились солнечного жара, и с присущей северу упорством грузились по земле тяжёлым ковром.

Небо оставалось непробудно серым. Тоскливо тянулись дни, и небосвод то темнел, то мрачнел, но толку не было никакого.

Рощи поздно и стыдливо показывали первые почки, и те отмерзали, ибо открылись раньше, нежели ласковое солнце было готово их принять.

Иоанн брёл по крепостной стене Московского Кремля, вздыхая холодный воздух.

Он повёл головой, слыша разборку-перепалку. Неспешный шаг владыки направился в ту сторону, и сердце замерло.

Картина давно забытой памяти вновь предстала пред ним. Непокорная буйная лошадь била ногами воздух, покуда бесполезные конюшие пытались хотя бы ухватиться за узду. С горькой и жестокой насмешкой, Иоанн взирал на это, и во мгновение облака будто бы медленно светлели.

Владыка поддался обману, видя, как резвая фигура легко и бесстрашно подступилась прямо к лошади, и животное уняло всякую спесь.

Прежде чем растаять в воздухе, образ единожды обернулся через плечо, казав свой лик, но Иоанн и без того легко угадал, кто явился на сей раз.

Иоанн сильнее взялся за посох и пошёл прочь.

На лестнице Иоанн разминулся с Малютой да Морозовым – нынче они сделались первыми боярами. Опричники отдали поклон.

- Готовить костры, - повелел Иоанн, не сбавляя ходу и не останавливаясь ни на мгновение.

Едва владыка стремительно взмыл по лестнице, Морозов выждал ещё малость.

- Кого ж нынче казним? – вопрошал Михаил.

- Аль есть разница нынче? – ухмыльнувшись, ответил Скуратов.

…

Иоанн опустился в глубокое кресло, и мрачные думы жадно набросились на его праздный рассудок.

Снедаемый давними и новыми ужасами, Иоанн поднял тяжёлый взгляд на царское ложе, а боле всего – на сутулую фигуру, что сидела на краю.

Юноша повёл голову, пробудив в душе Иоанна не только неистовый ужас, но и удушливый гнев. Призрак улыбался дрожащими губами, и медленно взвёл руку, указывая как бы на своё ухо, но всё же куда-то мимо.

За окном вновь послышался лошадиный ржач.

- Я один слышу тот вопль? – вопрошал неровным шёпотом парень.