Голем прячется в тенях

Я попыталась заглянуть в окно – бесполезно. Стекла мутные, все в бурых потеках… Сквозь такие ничего не разглядишь. Приоткрыть дверь? Ох, боязно… Разве что на самую узкую щелочку… Вот так… Теперь можно разобрать голоса. Нет, один голос. Бормотание алхимика. Магию он там творит, что ли? Жуть, как любопытно, но ведь в том и жуть! Обратит меня в канарейку, да в клетку посадит… Голодом морить станет… Нет, надо уходить! Но как уйти, не взглянув на колдовство?!

Скрип двери.

Я открыла дверь, в любую секунду готовая дать стрекача, просунула голову и обомлела. Комната изменилась. Прежде здесь царил бардак, а теперь витала магия. Со стола исчез весь ненужный хлам, скорее всего алхимик просто сбросил его на пол и постелил темно-бордовую скатерть. Поставил канделябр с черными свечами, я и не знала, что такие бывают. Из чего они сделаны? Почему воск так потемнел? Мне неожиданно вспомнились истории о ведьмах, которых заживо сжигали на кострах посреди Праги… Не из этого ли пепла… А впрочем, нет, не хочу даже думать про такое! Это дьяволовы козни, оттого и горят свечи непривычным для глаза огнем, на них пляшет пламя свекольного цвета.

Рядом с подсвечником стоит серебряная бутылочка, а чуть поодаль, на подставке – портрет, написанный не слишком искусной рукой. Из грубых и торопливых мазков складывалось лицо молодой панночки, не сказать, чтобы очень красивой, но все же приятной. Пане Ладислав взял в руки маленькую рюмку и забормотал что-то про серу, соль и ртуть. То были не просто слова, а заклинание. Как только алхимик закончил говорить и выпил рюмку, в комнате закружился целый водоворот ледяных сквозняков. Откуда им взяться без волшебства, если все окна плотно закрыты, да и ночь душная, липкая, на улице ни ветерка. А в комнате уже целый вихрь, пыль поднялась столбом, и я… Я не выдержала… И…

МАРТИНА громко чихает.

МОРАВЕЦ (грозно). 

Кто здесь?

МАРТИНА (задохнувшись от ужаса). Вот теперь он точно меня прибьет… Поздно бежать! Узнал меня чертов магик.

МОРАВЕЦ (уже спокойно). А, это ты… Входи, не бойся.

МАРТИНА (рассказывает). Похоже, он навеселе. Я давно заметила, что злые старики, когда наклюкаются, становятся плаксивыми и сусальными. Надо воспользоваться моментом, попытаться разговорить алхимика.

Я вошла и осмотрелась. С кем же он беседовал? Неужели с женщиной на портрете? Допился пане Ладислав, мерещится ему всякая муть.

МОРАВЕЦ (обращаясь к портрету). А ведь ты еще вчера предсказывала, что она придет, да, Янинка? Этой девочке нужна моя помощь. Как считаешь, нужно раскрыть ей тайну?

МАРТИНА (рассказывает). Он замолчал, будто прислушиваясь к ответу. Поманил меня длиннющим пальцем, я подошла поближе и успела заметить, как дева на портрете кивнула. Матерь Божия, или мне чудится?!

Хватает МОРАВЦА за рукав.

Пане Ладислав, эта панночка на портрете… Она что же, живая?

МОРАВЕЦ 

(с улыбкой). Почему ты так решила?

МАРТИНА (смущаясь). Я видела много раз, как бабушка разговаривает со святыми угодниками. Смотрела на иконы и говорила без пауз, не ожидая ответа. А вы, как будто, слушаете, что вам отвечают.

МОРАВЕЦ(наливая зелье из серебряной бутылочки). Выпей, Мартинка, и сама все увидишь, сама все услышишь…

МАРТИНА (рассказывает).

 Я взяла протянутую рюмку, понюхала – вроде ничего страшного. Обычная мерунковица. Чуть мутноватая, но это оттого, что алхимик оставил на стекле отпечатки своих грязных пальцев.

Мне уже приходилось пить водку, зимой, прежде чем идти на рынок. Озябшими-то пальцами золотой из кармана не подцепишь. А мерунковица согревает изнутри и тепло это остается надолго. Пила я сразу три глотка, уж поболее, чем в этом наперстке… Хотя тут важно знать меру. Четвертый глоток уже путает мысли и заставляет вести себя слишком безрассудно. Кто выпьет четвертый, начинает верить в свою неуязвимость, а это – прямой путь в каталажку. Ладно, чего сейчас об этом вспоминать. На здоровье, пане Ладислав!

Пьет.

Ух! На этот раз тепла я не ощутила, наоборот, задохнулась от холода. Сотни ледяных иголок пронзили мое горло изнутри, казалось, сейчас эти сосульки проткнут кожу и проклюнутся наружу, я стану похожа на уродливую принцессу в жабо. Обернулась к алхимику, чтобы пожаловаться на морозное пойло, а он весь светится. Потерла глаза – сияние не исчезло. Не только вокруг головы, как у святых на образах, от всего тела старика отлетали голубовато-серые искры.

Посмотрела на портрет – и он лучится! Только свет не постоянный, а мерцающий: вспыхнет и погаснет, снова вспыхнет… Золотистый, теплый, не чета мрачным краскам, которыми девица нарисована.

МОРАВЕЦ (улыбаясь). Видишь свет, Мартинка? Вот так наша душа выглядит.

МАРТИНА (изумленно). Что, и у меня такая же?