Г.А. Соломон вспоминал: "Когда вскоре после большевистского переворота я приехал в Петербург, я беседовал с Лениным: "Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, - сказал я, - что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров "Утопия", только в колоссальном размере, я ничего не понимаю…" "Никакого острова "Утопия" здесь нет, - резко ответил он тоном очень властным, - дело идет о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым государством, с осуществленным в ней социалистическим строем… А, вы пожимаете плечами! Ну так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, это только этап, через который мы проходим к мировой революции…" Я невольно улыбнулся. Он скосил свои узкие маленькие глаза монгольского типа, с горевшим в них ироническим огоньком и сказал: "Вы улыбаетесь! Дескать, все это бесплодные фантазии. Я знаю все, что вы можете сказать, знаю весь арсенал тех трафаретных, избитых, якобы марксистских, а в сущности буржуазно-меньшевистских ненужностей, от которых вы не в силах отойти даже на расстояние куриного носа… Мы забираем и заберем как можно левее!… (имея в виду насилие и террор. - Ю.К.) Улучив минуту, когда он на миг смолк, точно захлебнувшись собственными словами, я поспешил ему возразить: "Все это очень хорошо. Допустим, что вы дойдете до самого что ни на есть левейшего угла… Но вы забываете закон реакции, это чисто механический закон отдачи. Ведь вы откатитесь по этому закону черт знает куда!…" "И прекрасно, - воскликнул он, - прекрасно, пусть так, но в таком случае это говорит лишь за то, что надо забирать еще более влево!… Это вода на мою мельницу…" (Соломон Г.А. "Ленин и его семья". Париж, с. 45-46.)". 261
Вот здесь лежат корни той невероятной жестокости в завоевании сионо-большевиками России и оккупационном характере управления ею. Отсюда объясняется вся безжалостность Ленина к русскому народу, России.ее наследию и богатствам. В конечном итоге все, кто предрекал крах ленинской авантюры, оказались правы, да и он сам в конце концов пришел к плачевному для себя выводу. Его знаменитое "Письмо цюрихскому другу" о крахе его надежд в России яркое тому подтверждение.
Оно было опубликовано в бельгийской газете "Суар", а затем 30 августа 1921 года в "Рижском курьере" на русском языке.
Это письмо написано Лениным 10 июня 1921 года одному из своих давних знакомых в Цюрихе и в августе 1921 года было доставлено в редакцию бельгийской газеты "Суар" русским из Гельсингфорса (Хельсинки - Ю. К.)… В письме, отвечая на вопрос своего друга о том, почему в его письмах больше не чувствуется оптимизма, спокойствия, он фактически признает свое фиаско в попытке реализовать марксистские теории в России. В частности, в письме говорится: "Нервы стали уже не те. Все больше и больше меня нервирует как ничтожество моих окружающих, так и их буржуазность…, наша юная бюрократия полностью переняла ошибки своих предшественников… Наша ставка на коллективный инстинкт, который должен удерживать членов партии, оказалась ошибкой. Наши надежды на этот коллективный инстинкт и на классовое сознание рабочих и крестьян - также потерпели фиаско. Я теперь вспоминаю вашу прощальную фразу, сказанную вами в 1917 году в момент моего отъезда в Россию. Вы сказали мне, что я не должен забывать, что я окончательно разучился понимать дух русского крестьянина и рабочего, что годы эмиграции отняли у меня возможность непосредственно наблюдать за русским обществом, и что я должен быть осторожным. Нас всех захватила волна власти, волна успеха…
Я должен вам сказать, что я был не прав, что я переоценил силу партии, а также русского рабочего и русского крестьянина. Скажу вам коротко, что русский рабочий и русский крестьянин предали свои интересы. Партия изменила - совершенно невольно - своей мягкостью и рабской психологией, которая, пересилив революционный порыв, на полдороге задержала развитие революционной психологии… Если мы держимся - то только исключительно усилиями партии, которая дает все свои живые силы для сохранения власти… Но я чувствую, что силы партии изо дня в день выдыхаются, и что внутренние трения и мелкое самолюбие отдельных лиц, ставящих частные интересы выше, чем общие, разъедают партию. После борьбы на всех различных фронтах от нее останутся лишь остатки…
Я давно осознал необходимость компромиссов, уступок с нашей стороны, которые дадут партии новые силы… Поставить ставку на революционный милитаризм наших "наполеонов" - по моему мнению, означает проигрыш, и это будет последним усилием партии, которая погибнет, израсходовав весь запас живой силы". 262