Голод богов

Магистр окинул взглядом красных, воспаленных от дыма и бессонной ночи глаз остатки своей армии, зажатой на узкой полосе земли между рекой слева и лесом справа… Здесь все понятно: эту позицию можно будет удерживать от силы до полудня. Значит, надо готовиться к отступлению.

Только вот отступать оказалось не так просто. Если точнее — отступать просто некуда.

За тыловым частоколом неподвижно стоял шахматный строй ландскнехтов, и низко стоящее солнце сверкало бликами на их полированных панцирях и широких лезвиях двуручных мечей. А в центре этого закованного в сталь строя виднелись диковинные приземистые машины. Судя по виду, они тоже могли что-то метать, но вот что? Камни? Стрелы? Зажигательные снаряды?

Скорее — последнее.

Конечно, у него около трех с половиной тысяч всадников, а ландскнехтов от силы тысячи полторы. Но во-первых, это — ландскнехты, бойцы, каждый из которых стоит двух, а то и трех. А во-вторых, эти метательные машины… Так или иначе, быстро прорваться не удастся — а если завяжется длительный бой, то в спину ударят катапульты…

Что остается?

Магистр Боза оценил расстояние до облака пыли, отмечавшем приближение вражеской армии… Да, вот он, единственный шанс: уходить вперед и направо, по полям, вдоль леса. Причем делать это надо немедленно — пока враг еще не подошел достаточно близко, чтобы мог успеть бросить свою кавалерию наперерез. Раненых и тех, кто лишился коней, нам придется оставить — ну, что ж, на то и война. Мы будем молить Господа, чтобы дал им уйти живыми или хотя бы умереть легко. Нам же еще предстоит пробиваться к Ируканской границе полями и проселками, через территорию с враждебным населением… А теперь — вперед!

…

…Светлая! Они атакуют! — крикнул Йона, указывая на конную лаву, выезжающую из-за частоколов.

— Нет, почтенный Йона, — спокойно возразил дон Тира, — они бегут.

— Бегут вперед? — удивился бывший мельник, хоть и ставший полковником, но еще не освоивший некоторых премудростей военной тактики.

— Они бегут туда, — пояснил дон Тира, рисуя пальцем в воздухе длинную дугу. — Я бы тоже так сделал, не дожидаясь, когда мышеловка захлопнется.

— И мы дадим им уйти?

— Не беспокойся, мой добрый Йона, — спокойно сказала Светлая. — Их там встретят. А нам надо всего лишь не дать им вернуться… Дон Пага, где вы?

— Здесь, Светлая! — рявкнул вольный капитан, появляясь из завесы колышущейся пыли, будто чертик из коробочки, и картинно поднимая на дыбы своего серого жеребца. Покрытый шрамами, вечно улыбающийся, в любой момент готовый броситься в любую драку, лучший наездник среди вольных капитанов Запроливья.

— Возьмите шесть сотен кавалерии, следуйте за ними на почтительном расстоянии и, когда они ввяжутся в бой, ударьте им в спину.

— В бой с кем? — вежливо поинтересовался дон Пага. Сама по себе мысль ударить по многократно превосходящим силам противника, казалось, совершенно его не смущала.

— Сами увидите, — строго сказала Светлая. — И помните, атаковать не раньше, чем они хорошенько завязнут. Ваша легендарная удаль пусть потерпит немного. И еще. Ни один из них не должен уйти живым.

— Будет исполнено! — рявкнул вольный капитан и бросил коня в галоп.

…

…У дона Кси и Араты Горбатого была своя манера воевать и свои приемы. Простые, но действенные. Те, которым можно за считанные часы обучить озлобленных, но ничего не смыслящих в ратном деле крестьян.

Орденская конница неслась по, казалось бы, пустому лугу, когда перед ними из высокой, по пояс рослому человеку, травой, внезапно поднялись неровные ряды угрюмых людей, вооруженных длинными вилами, баграми, рогатинами и косами, наскоро переделанными в пики.

Эти люди шли день и ночь с одной-единственной целью: убивать тех, кто совершил единственное, чего нельзя простить никому — ни человеку, ни даже богу. Тех, кто надругался над самой землей, над всем тем, что родит земля и над всеми бесчисленными поколениями тех, кого кормила земля и кого она принимала в свой срок…

— К бою! — крикнул магистр Боза, вырывая меч из ножен… Успел подумать: «бесполезно, их не меньше двадцати тысяч». А потом думать было уже некогда — началась жестокая сеча.

Первые ряды неумелого крестьянского ополчения пали почти сразу, иссеченные длинными мечами и затоптанные копытами, сами не нанеся противнику ощутимого урона. Но стремительный бег конной лавы замедлился — и этого было достаточно, чтобы она завязла в плотной массе человеческих тел. Тут преимущество обученных орденских кавалеристов было сведено к минимуму. Лишенные подвижности, сражаясь в одиночку против троих — четверых противников, они были обречены. Но эта обреченность придавала им сил — с отчаянием людей, которым совершенно нечего терять, стиснув зубы, они отчаянно рубили направо и налево. Даже сброшенные с коней, они, порой, ухитрялись встать и рубить, рубить, рубить… пока удар в спину багром, рогатиной или просто засапожным ножом не укладывал их на землю вторично и уже окончательно…

Вот конница еще замедлилась… Потом — остановилась, завязнув в месиве живых, мертвых и искалеченных человеческих и конских тел.