Голод – хорошая приправа к пище

– Боже мой, боже мой, сколько же их много, – произнесла в июне проводившая мужа на войну миловидная женщина средних лет, обняв ладонями лицо и покачивая головой в изумлении от впервые увиденной страшной вражеской мощи. Колонны продолжают идти и идти, и не видно им конца: дымящиеся походные кухни с солдатами в белых передниках, вновь танки, бронемашины…

На восьмой день от колонны отделился небольшой отряд машин и бронетранспортёров, остановился напротив толпы крестьян. Из кабины бортовой, крытой тентом, машины, набитой солдатами с винтовками, выпрыгнула женщина в строгой, подогнанной в талию, военной форме, с погонами явно не солдатскими. Подойдя к пожилым людям, на чистом русском языке спросила резким тоном, с отработанной привычкой повелевать людьми: «Как называется ваша деревня?»

Ей ответили:

– Велеево.

– Нам нужна Степановка.

– Степановку вы проехали. Первая деревня отсюда.

Распорядилась шоферу: «Поворачивай назад».

Отряд развернулся вслед за первой машиной и, чтобы не мешать встречному движению колонн, направился по лугу к Степановке.

– Красивая немка, – облизнулся Валентин, – не задумываясь, променял бы на неё Глашу.

– Хороша Маша, да не наша… – поставил его на место Иван, не забыв, впрочем, добавить: – Я бы тоже не отказался, если бы предложила.

– Ухоженная, тварь, – оценил женщину Валентин, – и духами от неё пахнет, словно она не на войне находится, а на этом, когда на природу с чужими мужьями приходят…. Слышал от кого-то, но запомнил только, что начинается на «п».

– Я тоже это слово слышал от двух девиц, что на нашем рабфаке учились. Хахали водили их на плинер. Надо же, вспомнил!

– Точно, Ваня, плинер! Словно немка не на войне находится, а на плинере.

По Смоленскому большаку под охраной вооружённых пехотинцев повели колонны советских военнопленных, взятых при разгроме Вяземского котла. Осунувшиеся и измождённые, в грязных и оборванных шинелях, многие в бинтах, бредут бывшие советские воины, не глядя по сторонам, стесняясь, но, скорее всего, боясь охраны, попросить еды. Жители деревни, подтянувшиеся к большаку, – люди нежадные: просто, шокированные количеством и ужасным видом пленных, не догадались сбегать домой и принести чего-нибудь съестного.

Провели пленных, захваченных под Пещёрском. Пройдя деревню, их повернули налево и на Смоленском большаке присоединили к встречной колонне, в которой много пленных женщин: медсестёр, врачей, хозяйственных работников, телеграфисток, водителей кобыл, шофёров… Женщины стараются идти в середине, прикрываясь с двух сторон пленными красноармейцами, чтобы исключить контакт с немецкой охраной. Идут давно, без привала и, не выдерживая, мочатся на ходу. Это никого не шокирует – ни пленных, ни охрану.

Нескончаемая река молодых людей, брошенных государством, течёт и течёт по большаку в русский город Вязьму, чтобы до конца испить позор плена, продлить его или сгинуть навечно, не оставив памяти земной.

Всё имеет конец. Поток пленных со стороны разгромленного котла постепенно истончился и, наконец, прекратился, – крестьяне, последний раз поглядев на своих соотечественников, отправились по домам, тяжело переставляя ноги, словно их тоже ведут под охраной чужих военных: так подействовал на всех вид русских сынов и дочерей, бесславно закончивших бои за Отчизну. В Вязьме многих женщин отправили на работу в госпитали лечить раненых красноармейцев. Когда немцы приблизились к Москве, оставшихся в лагерях женщин отделили и перевели в отдельный лагерь в Гжатске. Со временем Гжатский лагерь расформировали, отправив женщин на работы в Германию.

Ваня направился к Валентину, чтобы с близким другом переговорить о наболевшей проблеме. Наболевшей до такой степени, что ночью спать не может. Принюхивается к воздуху, вытягиваемому из темноты соседней комнаты, к раздражающему запаху полового взаимодействия разгорячённых тел. Со злостью мнёт подстилку. Пора посетить Оксану, а как к ней попасть, не знает: на дороге перед Степановкой выставлен полицейский пост – русский мужик с повязкой полицая, – и русского же, сволочь, без разрешающего документа не пропускает!

Обратился к другу, не щадя его чувств:

– Валь, выручишь меня?

– Конечно, выручу, если в силах оказать помощь.

– В силах, в силах. Многого не прошу: дай на одну ночь Глашу. Я уже не в состоянии сдерживаться. Только на одну ночь!

– Как только твой грязный язык посмел сказать мне в лицо подобное? Дам сейчас по морде.

– Дай, а потом компенсируй Глашей. Её убудет, что ли?

– Ты чего, Иван, об пол стукнулся, не соображаешь, что говоришь? Я люблю её, да и Глаша не станет с тобой спать, побрезгует. Она знает, что ты несколько ночей провёл с Оксаной.

– Зря ты, Валя, так плохо о женщинах думаешь. Проверь её, увидишь, что она мне не откажет.

– И проверять не буду, – решил Валентин не испытывать судьбу: вдруг и правда Глаша согласится? После Ивана придётся её бросить, – станет противно с ней жить. Посоветовал: – Отправляйся к своей зазнобе.