Голод Рехи

Саат бродил где-то рядом с тронным залом, чистый и красивый, но Рехи уже видел его истинный образ. Запах тлена и яда разложения пропитал каждый угол замка, от него свербело в носу и царапало в горле.

Но хуже всего стегали бессилие и понимание чудовищного самообмана. Глупец! Глупец, который польстился на славу. Рехи казалось, что он бежал по ровному утоптанному песку, наслаждаясь быстрым движением. Но кто-то подло закопал на тропе острый камень, ранящий ступню. Доверчивый бегун споткнулся и с криками полетел под откос, в пропасть. Так он себя чувствовал – бесконечно падал, не замечая дна.

Внизу постоянно пели жрецы, их одинаковые голоса пожирали тишину, как их властитель трупы – с дробным хрустом, стройно, но без рвенья. И в этих молитвах не было жизни, не теплилось искры души в обращениях к нарисованным на стенах семарглам. Сожженные крылья позабыли далекий полет. И если в ком-то бился огонь свободной воли, то лишь до страшного обряда поедания.

– Пойдемте, Страж, – кивал Рехи Вкитор, провожая «символ культа» на очередную бессмысленную церемонию. Он говорил, и в его тоне не было насмешливости сына. Рехи принюхивался к кислому стариковскому поту, но не замечал в нем отпечатка мертвечины. Отчего же? Старик наверняка таил секрет. Какой-то очень старый и омерзительный, раз однажды породил монстра.

«Это все из-за черных линий? А если Страж на самом деле обречен создавать только чудищ?» – пугался Рехи, вспоминая Натта. Несколько раз подумалось, что это вовсе и не его малыш, если он соткан из чистых линий. Но Рехи прогнал такие домыслы, чтобы не искушать себя, свою веру в честность Лойэ.

Но почему она оставила здесь? Возможно, отряд бросил его, посчитав мертвым. Жестокие времена требовали тяжелых решений. Рехи и сам поступил бы так ради выживания группы. Хотя Лойэ или Ларта он бы ни за что не бросил. Но они, возможно, оба считали его мертвым.

«А какой я? Каким меня сделает Саат? Если я не выберусь… Выберусь… Надо не сидеть, надо двигаться! Как-то, куда-то… акведук! Я пойду к старому акведуку!» – уговаривал себя Рехи, но его прибивал к полу липкий страх.

Стены будто отрастили уши. Саат знал каждый шаг своего пленника. Он видел все в Бастионе глазами безмозглых кукол в мясной оболочке. Рехи закрывал лицо руками, чтобы не видеть, не смотреть, не чувствовать. Лихорадило, пробегали волны озноба без ощущения боли. Отек постепенно сходил с разбитого лица, дыхание больше не срывалось хрипами, спина не ныла. Но он рассыпался, как разбитая статуя, раздавленный осознанием собственной ничтожности. Слишком живой, чтобы умереть, но слишком мертвый, чтобы полноценно жить. Он впал в состояние безразличия загнанного животного, когда сама погоня утомила настолько, что острые зубы преследователя не выглядят столь жутким исходом, как в начале гонки.

Рехи признал: он проиграл Двенадцатому и его прислужникам. Черные линии искаженного мира никогда по-настоящему не слушались. Белые он больше не видел. И просто тихонечко истлевал в череде монотонно тянущихся дней неопределенности. Где-то на пустошах скитались те, кем он дорожил. Но он не знал, жив ли еще хоть кто-то из них. И долгими ночами – даже в объятьях телохранительницы – Рехи ощущал себя покинутым и ненужным. Слабо теплилась надежда, что Натт не повторит судьбу непутевого отца. Но даже если малыш выжил, даже если их с Лойэ сын имел шанс вырасти сильным воином, мир вокруг все равно исчезал, рассыпался. Умирал по милости безумного бога, которого не сумел остановить глупый выскочка – ложный Страж.

– Пойдемте, пойдемте, Страж, – сладко пел Вкитор. И Рехи шел, передвигал ноги под балахоном, тупо уставившись перед собой. Саат больше не требовал от него чудес. Ручной «символ» показал достаточно фокусов с исцелением, чтобы к Бастиону хлынули новые толпы наивных беженцев.

– Скоро на пустошах останутся только еретики, которые не заслуживают милости Саата, – кивал Вкитор после каждого открытия тяжелых кованых ворот. Рехи не желал спрашивать, знает ли старик, чем кормится верховный жрец и каков его истинный облик. Информация важна только тем, кто может что-то изменить. Вкитор наверняка все знал, если не хуже – управлял своим монстром. Поэтому Рехи молчал. Молчал и потому, что никто из безвольных оболочек не заслуживал, чтобы обращаться к ним. Они давно умерли, разум их безвозвратно угас.

Призраки – вот о чем предупреждала Лойэ, вот как воплотился ее кошмар. Рехи постепенно учился отличать кукол Саата от настоящих, «мыслящих созданий». В тронном зале с каждым разом таких появлялось все меньше. Ведь Саат ел мозги прямо во время церемоний. Рехи наблюдал за ним, по-прежнему сидя на троне. Но место королей превратилось для него в пыточное кресло. Особенно когда он впервые увидел, как перед всей толпой появился омерзительный монстр, протянувший жвала к голове очередного просителя с ласковыми словами:

– Присоединяйся к нам, брат.