Голос

Однако Джеки хотелось не просто чмока; она хотела долгого влажного поцелуя.

На следующий день за кофе она со смехом вспомнила об этом и извинилась:

– Извини, детка. Вчера я, кажется, была несколько не в себе.

Патрику я об этом никогда не рассказывала.

– О чем задумалась? – Вопрос Патрика застает меня врасплох, и я так вздрагиваю, что толченые помидоры брызгами разлетаются по всему столу.

О чем я задумалась? Пожалуй, о том, где в итоге оказалась Джеки Хуарес. Если она так и не решила сменить сексуальную ориентацию, то в итоге вполне могла оказаться в одном из тех лагерей, куда сгоняли всех выловленных представителей ЛГБТ. Я бы, пожалуй, поставила на лагерь.

Преподобный Карл некоторое время грезил идеей разместить геев и лесбиянок группами в одной тюремной камере, и эта идея невероятно пришлась по вкусу Истинному Большинству, но потом они от столь радикального решения отказались, сочтя это контрпродуктивным. Ведь, подумайте только, до чего они могли бы дойти! Так что преподобному Карлу пришлось модифицировать свой план, и он приказал помещать представителей сексуальных меньшинств по двое в каждую камеру: мужчину и женщину. «Ничего, они довольно скоро разберутся, что к чему», – заявил он.

Разумеется, утверждал Карл Корбин, эти лагеря – мера всего лишь временная, «пока мы не найдем нужный путь».

Только лагеря эти были вовсе даже и не лагерями, а самыми настоящими тюрьмами. Во всяком случае, официально считались тюрьмами до того, как были подписаны новые исполнительные требования относительно исполнения наказаний. И тогда, собственно, в тюрьмах нужда практически отпала, что отнюдь не означало, что и преступления больше не совершались. Преступления, конечно, по-прежнему совершаются, но вот преступников больше никуда помещать не нужно. Во всяком случае – надолго.

Я сперва вытираю красные помидорные кляксы со стола и с плиток пола, а уж потом отвечаю Патрику:

– Так, ни о чем. – Тик. Звяк. Легкий укол. Ты вышла за свой лимит, детка.

Стрелки часов, похоже, после того звонка решили двигаться со скоростью улитки.

Патрик целует меня в щеку.

– Потерпи еще несколько минут, и все мы снова вернемся к нормальной жизни.

Я молча киваю. Конечно, вернемся. Но эта жизнь продлится ровно до того дня, когда мной будет найдено целительное средство для брата президента.

Глава двадцать вторая

Обед, несмотря на все мои усилия и томатный соус, приготовленный по маминому рецепту, проходит ужасно.

Во-первых, Соня за столом вообще не появляется, так и сидит в своей комнате. Я целый час успокаивала ее после того, как Томас – тот самый, в мрачном темном костюме и с таким же мрачным выражением лица – снял с наших рук счетчики. С Сониным ему пришлось повозиться, потому что она никак не желала сидеть спокойно, все старалась вывернуться, а во время второй попытки даже за руку его укусила. Не до крови, конечно, но Томас взвизгнул, как щенок, которому нечаянно отдавили лапу, и было слышно, как он себе под нос бормочет ругательства, направляясь к своей машине.

– Все хорошо, детка. Теперь ты можешь говорить сколько угодно, – утешала я Соню, когда мы с ней остались одни.

Но добилась от нее лишь одного слова «нет».

– Тебе больше не нужно будет ходить в школу, – уговаривала ее я, – и всеми предметами мы с тобой будем заниматься здесь, дома. А еще мы будем читать разные интересные истории. А когда я буду на работе, ты сможешь смотреть мультики у миссис Кинг. – Вообще-то мне ненавистна даже мысль о том, что Соня хотя бы несколько минут проведет в обществе Эвана и Оливии Кинг, но еще более отвратительной мне представляется возможность возвращения моей дочери в «школу для Истинных девочек».

В последнее время, похоже, все представляет собой некий выбор между двумя разновидностями чего-то очень плохого, ненавистного.

Стоило мне упомянуть о школе, и Соня снова расплакалась.

– Неужели тебе там действительно так нравится? – спросила я.

Она кивнула.

– Пользуйся словами, Соня. Говори.

Она села, выпрямившись, и крепко сжала губы. Сперва я подумала, что она просто решила немного поупрямиться – как это умеют шестилетние девочки, когда не желают ни с кем разговаривать и сидят, завернувшись в розовую простынку и окружив себя игрушечными кроликами и единорогами. Но оказалось, что Соня только еще готовится к решительному бою.

– Я завтра должна была победить! – заявила она и снова упрямо стиснула губы. Я почти слышала, как щелкает стальной ключ, поворачиваясь в невидимом замке – с такой любовью и тоской смотрела Соня на свое опустевшее запястье.

Наконец Лео, просунув в дверь голову, сообщил:

– Мам, там твой соус кипит. Очень сильно.