Голос

– Ах это… Да, вы правы. – И он перемещается к стойке, буквально забитой флешками. – Здесь все в академическом порядке, по датам. Если не сможете найти то, что вам нужно, позвоните по интеркому, и я все устрою. – Морган улыбается, демонстрируя два аккуратных ряда мелких зубов, и кажется мне похожим на хомяка. Или, точнее, на лабораторную крысу. – Все, я уже должен бежать, ребята, – говорит он, удаляясь через помещение с подопытными животными и исчезая за входными дверями.

Наконец-то мы одни.

– Пятнадцать миллионов только за две установки «Тесла МРТ» и за позитронный томограф! – невольно вырывается у Лин, едва раздается двойной щелчок закрывающейся двери. – Пятнадцать миллионов! И сколько тут еще всякого-разного!

Все эти суммы нам хорошо известны. Национальный Фонд по науке ответил всего лишь смеющейся рожицей на нашу последнюю заявку, хотя денег мы просили всего на один магнитно-резонансный томограф. Я кое-что вычисляю в уме и пишу на бумажке некое число.

Лоренцо согласно кивает.

– Да, двадцать пять миллионов звучит вполне правдоподобно. Но не это меня беспокоит.

– И меня, – быстро говорю я.

И все мы смотрим друг на друга, и совершенно точно думаем об одном и том же. Все эти дорогостоящие приборы, как и все прочее оборудование, новехонькие. Все сверкает, все только недавно сюда доставлено. И это именно то, что нам необходимо, чтобы работать над созданием средства, исцеляющего от синдрома Вернике. С другой стороны, лабораторию с аппаратурой стоимостью не менее двадцати пяти миллионов долларов за три дня не создашь. Кроме того, еще в самом первом помещении чувствовался довольно сильный запах животных, а это значит, что мыши и кролики находятся там не со вчерашнего дня.

Да нет, животные точно находятся там значительно дольше, чем брат президента – в палате интенсивной терапии.

– Можно подумать, что они заранее знали, что это случится, – говорит Лин. – И заранее это планировали.

Я озираюсь, осторожно продвигаясь от двери, ведущей в биохимическую лабораторию, мимо томографов, энцефалографов и сканеров на более открытое пространство, где размещено менее крупное оборудование. Впрочем, в научном мире менее крупное отнюдь не означает более дешевое.

– Нам необходимо как следует поговорить, – говорю я, поворачиваясь к Лин и Лоренцо, и тут же понимаю, что смотрю только на одного Лоренцо.

Глава тридцатая

Лин уходит, оставив нас в помещении с малым оборудованием под тем предлогом, что ей хочется посмотреть, как работает «Тесла МРТ». У этой маленькой женщины такие глаза, взгляд которых мне, например, проникает прямо в душу; этот ее взгляд – точно удар под дых, нанесенный боксером-тяжеловесом. «Будь осторожна», – говорит этот взгляд.

– Пойдем со мной. – Лоренцо манит меня длинным согнутым пальцем, но в целом ведет себя спокойно и молчит, пока мы не оказываемся в биохимической лаборатории. Там Лоренцо останавливается возле одной из раковин и включает воду на полную мощность, а затем, наклонившись над черным эпоксидным счетчиком, стучит себе по правому уху, а глазами обводит потолок. – Камеры, – беззвучно, одними губами произносит он.

И до меня доходит: если там установлены камеры слежения, то установлены и подслушивающие устройства. Я наклоняюсь близко к нему и делаю вид, будто читаю доклад, который он вытащил из своего нагрудного кармана. Это всего лишь счет за коммунальные услуги, но я так сосредоточенно вглядываюсь в текст, словно там впервые изложено доказательство теоремы Ферма.

– Ты что, сказал им, что у нас все будет готово через месяц? Но зачем? – спрашиваю я.

– Иначе Морган вообще не собирался просить ни за тебя, ни за Лин. Он с самого начала был против того, чтобы в проекте участвовали женщины. Вот мне и пришлось ему сказать, что я гарантирую положительные результаты еще до того, как президенту нужно будет ехать во Францию, но только в том случае, если вас обеих включат в команду. – И он, помолчав минутку, тихо прибавляет: – К тому же мы этих результатов уже достигли.

Я просто не знаю, то ли мне его поцеловать, то ли влепить ему пощечину.

– А ты понимаешь, что случится со мной, когда все закончится? Понимаешь? А что будет с Лин?

Лоренцо смотрит на мою руку, на поблекший след старого ожога, обвивающий запястье.

– Да, я все понимаю.

Голос у него печальный, но в нем чувствуется некое яростное подводное течение. И это снова напоминает мне о том, как велика разница между Патриком и Лоренцо. Оба они мне сочувствуют, но желание бороться живо лишь в душе Лоренцо.

– Но, помимо всего прочего, мне очень нужны эти премиальные, – говорит он.

– Для чего?

– Это личное дело.

– Какое личное дело стоит сто тысяч долларов?

Мы несколько секунд просто смотрим друг другу в глаза, склонившись над бешено бьющей из крана струей воды.

– Это очень личное дело. – И Лоренцо выключает воду. – Ну что, теперь ты лучше себя чувствуешь?

– Конечно. – Я не совсем понимаю, что он имеет в виду: то ли то, что утром меня вырвало у него в кабинете, то ли этот наш разговор. – Ясное дело, лучше.

– Это хорошо. Потому что нам пора заняться делом.