Голос как культурный феномен

Об этом задумываются лингвисты, оценивая современное состояние как период «социальной неустойчивости», речевой раскованности, схожей по типу с ситуацией послереволюционной, когда расшатывались нормы языка, в том числе и произносительные, орфоэпические, интонационные нормы. Речь идет не только о замене литературного языка жаргоном, но и об «насильственном изживании старомосковской манеры», о редукции гласных, о сбитом ударении, увеличении скорости, о внедрении в публичную речь бытовой мелодики: «В результате фонетика публичной речи стала испытывать сильнейшее влияние разговорной стихии с ее сверхредукцией гласных, эллипсисом целых звуковых сегментов

‹…› [къс’т’цыо]нный (конституционный); ‹…› [ка: ш] (конечно) ‹…› [пръкъратуры] (прокуратуры). ‹…› Даже в такой сверхконсервативной области фонетики, как интонация, заметны отступления от литературной нормы: необоснованное акцентное выделение отдельных слов, резкие перепады тона (не исключающие при этом общего монотона) – прихотливый, не отвечающий нормам русской речи интонационный “узор” предложения, который воспринимается как вульгарный, почти базарный. Так, Екатерина Андреева (Первый канал), предваряя речь корреспондента, говорит: “И щас он в прямом эфире”. Не говоря уже о неуместности варианта “щас” в произношении телеведущего, слово “прямом” необоснованно выделено всплеском интонации на очень высоких тонах. ‹…› Случайное акцентирование отдельных слов (обоснованное разве что желанием “поиграть”, пококетничать голосом), неоправданное выделение ударением каждого слова во фразе – все это самая элементарная интонационная безграмотность. ‹…› Грубейшая ошибка сценической речи – акцентное выделение прилагательного»

[1057]

.

Женские голоса ведущих стали ниже, в них, так же как в голосах немецких женских дикторов, появилось больше хрипоты и придыхания, которые раньше считались непрофессиональными отклонениями. Эти приметы снимают дистанцию и следуют утвердившемуся представлению об эротичном голосе. Этот интимный голос царствует и в кино мейнстрима, в котором – в отличие от авторского кино – голос дается независимо от крупности плана близко к микрофону. Фигура может быть потерянной в огромном пространстве, сидеть за окном автомобиля, падать с крыши поезда, но его дыхание и реплики отчетливо слышны. Это электрический интимный голос, но прихотливые интонации и неправильности придают ему индивидуальные, социальные и этнические маркировки.

Отказ от культивированного поставленного голоса, литературно правильной интонации дикторов, которые воспринимаются как голосовое воплощение советского, не бытового (торжественного) деиндивидуализированного стиля («официального», «бездушного»), создал новый штамп – голосовую маску сексуализированной, подчеркнуто телесной индивидуальности. Медленность старых дикторов сменилась завышенным темпом, невозмутимое спокойствие – истерическим драйвом. При всей бытовой натуральности голоса поражают нелогичные членения и акценты, иностранная интонация (с подъемом голоса в конце предложения), что придает голосам что-то странное, русско-иностранное. Один мой московский знакомый объясняет эти ударения тем, что манера современных ведущих сформировалась, когда они наговаривали закадровым голосом иностранные фильмы на пиратских кассетах в 80-х годах и снимали чужую интонацию, следовали чужой мелодике. Эта мелодика «без выражения», ассоциирующаяся с не-советскостью, определяет голосовой имидж «coоl and tough guy», русского и в то же время не русского.

На переломе к новому веку культурологи пытаются анализировать неуловимые феномены эфемерного, следуя тенденции нашей культуры. Раньше писали о железных дорогах, палитре картин и торговле красками, теперь внимание обращено к запахам, вкусу еды и бирже. Материальность предмета исследования исчезает. Голос входит в круг этих феноменов. Парадоксальные мотивы и сюжеты, которыми снабдила голос человеческая фантазия, были обусловлены тем, что это средство выражения, зарождающееся внутри тела невидимыми движениями, реализуется в пространстве при помощи странного медиума, воздуха. Среды реализации голоса – театр, школа, агора, церковь, барочная опера, литература, телефон, фонограф, граммофон, радио или кино – предлагали каждый раз новые сочетания голоса и тела. Их разделение, соединение и заложенные в этом несоответствия лежат в основе античных сюжетов. Бестелесные голоса, искусственно преобразованные голоса и эхо существовали задолго до появления механических и электрических машин, усовершенствующих техники исчезновения тела и преобразования голоса.