Голос крови

Фиона находила это предположение ужасно забавным. Она хохотала и хохотала. Перепутали в больнице! Какая нелепая мысль! Что еще всплывет? Что она дочь какого-то важного лица? Возможно, актера уровня Майкла Кейна. По крайней мере. Или политика. Нет, отца-политика ей не надо. Подумаешь – политик! Тогда уж лучше рок-звезда! Кто там есть подходящий по возрасту? Один из «Роллинг Стоунз». Один из битлов! Вот это было бы да! Это вполне можно себе представить. Она хохотала и хохотала.

Бен обнял ее и держал, пока хохот не перешел в слезы. Он держал ее в объятиях, пока она не успокоилась, и тогда ушел. Иначе ему опять не выспаться, сказал Бен; еще одна ночь, проведенная за рулем.

Фиона пожалела его и притворилась, что чувствует угрызения совести. На самом деле она злилась, что он не плюнет на свою работу, чтобы остаться с ней на всю ночь. Ведь от Чандлер-Литтона им больше ничего не нужно. А Бен мог бы приискать себе какое-нибудь место в Эдинбурге. Ясное дело, он не называет ей настоящую причину, это она понимала, однако ее не очень интересовал этот вопрос. Она просто хотела, чтобы он остался и заботился о ней, все прочее ей было безразлично.

И почему она так привязалась к Бену? Возможно, потому, что он так сопротивляется, или потому, что переспал с ней только раз и больше не стремился залезть к ней в постель, а при каждой случайной (или подстроенной Фионой встрече) ведет себя с нею как с человеком, к которому испытывает неподдельный интерес. Не «Давай, Фиона, займемся-ка этим прямо тут», не «Ой, Фиона, какая же ты крутая!», а «Как твои дела?», «Ты уже виделась с отцом?», «Вызвать тебе такси? Что-то у тебя усталый вид!».

В тот раз он поцеловал ее ни с того ни с сего, а потом извинился. Сразу рассказал ей про свою подругу (и почему все пошло не так, как следовало бы), заверил, что уважает ее и не собирается обманывать. И ведь все равно обманул, а потом еще и попросил прощения. Он сказал: «Я никогда больше не должен допускать с тобой близости» – и держал слово, хотя Фиона не раз давала ему повод нарушить принятое решение. Какова бы ни была причина ее нового чувства, это не меняло ничего в существе дела, а оно заключалось в том, что впервые за долгое время (а если быть точной, то со школьных лет) Фиона была серьезно влюблена.

И очевидно, не в того, в кого надо.

В последний раз она виделась с ним во вторник. Хотя он ничего такого не сказал, она все равно ждала, что на выходных он придет. Каждый день он звонил узнать, все ли у нее в порядке, иногда даже по два раза – утром и вечером. Его звонки не спасали ее от непрестанного страха, который преследовал ее день и ночь, но согревали душу, напоминая, что кто-то по ней вздохнет, если вдруг с ней что-то случится.

Все дни она проводила в галерее, а спала в доме Роджера, потому что, кроме него, ни с кем не была бы спокойна за свою жизнь. Изобель Хэпберн как бы между прочим сообщила ей, что в деле убийства Мораг его алиби подтвердилось. Он в это время обсуждал с двумя другими учителями частной школы будущее одного подростка, отличавшегося асоциальным поведением. Алиби такое же скучное, как и вся жизнь Роджера. Фиона и без того никогда бы на него не подумала. Уж Роджер, наверное, не перепутал бы ее с Мораг.

Перед выходными Бен снова позвонил и сказал, что он в Эдинбурге, но сейчас у него нет времени. Ему надо переговорить с Седриком Дарни, и, кроме того, он обещал встретиться с Ниной. Как только придут результаты, он даст о себе знать. Когда это будет, невозможно сказать заранее.

Фиона ужасно страдала. От неизвестности, от страха и от одиночества. Она стала даже радоваться приходу Изобель Хэпберн, которая иногда заезжала в галерею и рассказывала о ходе расследования: нашлись люди, которые запомнили Мораг по ее заметному пальто. Но никто не помнил, чтобы за нею шла какая-то женщина или чтобы кому-то встречалась похожая. (Таким образом, как на казенном языке выразилась Хэпберн, подозрения в отношении Фионы не подтверждались.) Никто вообще не видел Мораг у гостиницы «Скотсмен». Или чтобы кто-то за ней следовал. Вещественные доказательства – найденные там и сям отдельные ниточки – тоже ничего не дали. Газеты сообщали об этом происшествии, но не упоминали о том, что Мораг могли принять за другую женщину. Изобель Хэпберн копалась не только в прошлом Мораг, но и в прошлом Фионы, собирала все новые имена, начиная от бывших любовников и кончая мимолетными знакомыми по вечеринкам, однокурсниками и посетителями галереи, имена которых случайно сохранились в записях. Полицейские хватались за любую соломинку, а Фиона была только рада чем-то отвлечься. Почему-то в этих разговорах было что-то успокаивающее. Ее страх уменьшался, когда она рассуждала с сержантом полиции о том, кто пытался ее убить и какой у него мог быть мотив.