Голос монстра

Бабушка отвозила его в школу, и он всегда оказывался там задолго до начала уроков, хотя ехать до нее было целых сорок пять минут. И она забирала его из школы и отвозила в больницу, повидаться с мамой. Они проводили там около часа – или меньше, если у мамы не было сил разговаривать, а это случилось дважды за последние пять дней – а потом ехали домой к бабушке, где она заставляла Конора выполнять домашнюю работу, а сама выбирала, что бы такого заказать на ужин, чего они еще не пробовали.

Это напоминало Конору гостиницу типа «постель и завтрак», в которой они с мамой остановились однажды летом в Корнуолле. Только здесь было чище. И порядки строже.

– Так вот, Конор, – сказала бабушка, натягивая пиджак. В это воскресенье у нее не было встреч с клиентами, и Конор не понимал, зачем она так наряжается в больницу. Скорее всего этим она хочет добиться того, чтобы его папе стало неуютно. – Твой отец может не заметить, как устала мама, так что мы должны работать сообща и убедиться в том, что он не задержится дольше положенного. – Бабушка еще раз погляделась в зеркало и тихо добавила: – Хотя что это изменит?..

Она обернулась, помахала ему рукой на прощание, точнее – легонько взмахнула и сказала:

– Веди себя хорошо.

Дверь за ней захлопнулась, и Конор остался один в ее доме.

Он поднялся в гостевую комнату, которую выделила ему бабушка. Она говорила, что это его комната, но сам Конор ее так не называл, из-за чего бабушка качала головой и что-то бормотала себе под нос.

А чего она ожидала? Это не похоже на его комнату. Ни на чью комнату, и уж точно не на мальчишескую. Пустые белые стены, украшенные тремя разными изображениями парусных кораблей (бабушкины представления о том, что нравится мальчикам, были довольно узкими), и всего два предмета мебели: кровать со слепяще белыми одеялом и покрывалом и дубовый шкаф, такой громадный, что в нем можно было бы обедать.

Такая комната может принадлежать кому угодно, в любом доме на любой планете!

Конору не нравилось даже в ней находиться, пусть тут и можно было спрятаться от бабушки. И сейчас он шел туда за книгой, потому что бабушка запретила привозить в ее дом игровую консоль. Конор вытащил из сумки книжку и, выходя из комнаты, выглянул в окно на задний двор.

Все те же дорожки, сараи и офис.

И ничто на него не смотрит.

В гостиной, где вообще-то полагается сидеть, никто не сидел. Конора даже туда не пускали – не дай бог запачкает обивку. Разумеется, туда он и пошел читать книжку и дожидаться своего отца.

Конор плюхнулся на бабушкин диванчик с витыми деревянными ножками – такими узкими, что казалось, будто диван одет в туфли на каблуках. Напротив стоял сервант, в котором красовались тарелки и чашки с такими ажурными краями, что пить из них чай, не порезав губы, казалось невозможным. Над камином висели любимые бабушкины часы, которые позволялось трогать только ей. Она получила их в наследство от своей мамы и давно грозилась отнести на телешоу «Антикварные гастроли», чтобы их оценили. В часах даже был настоящий маятник, который бил каждые пятнадцать минут, да так громко, что от неожиданности можно было аж подпрыгнуть.

Гостиная походила на комнату в музее, посвященном жизни людей в старые времена. В ней даже не было телевизора. Он стоял на кухне, и его почти никогда не включали.

Конор читал. Ведь чем еще заняться?

Он хотел поговорить с отцом перед тем, как тот улетит обратно в Америку, но им надо было еще съездить к маме в больницу, и, учитывая разницу во времени и мигрени новой жены, которые всегда мучили ее в самые неподходящие моменты, Конор был рад любой возможности увидеть его.

Конор взглянул на часы с маятником. Двенадцать сорок две. Они пробьют через три минуты.

Три полые, беззвучные минуты.

Конор осознал, что страшно нервничает. Он уже давно не видел папу в жизни, а не по Скайпу.

Будет ли он выглядеть иначе? А Конор?..

Есть и другие вопросы. Почему он прилетает именно сейчас? Маме было плохо, и после пяти дней в больнице, казалось, стало только хуже, но она надеялась на то, что новое лекарство ей поможет. До Рождества еще далеко, а день рождения Конора уже прошел. Так почему сейчас?

Конор оглядел пол гостиной, покрытый очень дорогим и, похоже, старинным овальным ковром. Он наклонился и приподнял край ковра. На одной из отшлифованных досок Конор заметил маленький нарост. Он пробежался по нему пальцами, но доска была такой старой и гладкой, что нарост на ней совсем не чувствовался.

– Ты здесь? – прошептал Конор.

Вдруг раздался звонок в дверь. Конор подскочил и выбежал из гостиной. Он не ожидал, что будет так сильно радоваться. Он открыл входную дверь.

За ней стоял его отец. Он сильно изменился, но остался все таким же.

– Привет, сынок, – сказал папа странно изменившимся под влиянием Америки голосом.

Конор за весь год так широко не улыбался.

Молоток

– Как держишься, молотком? – спросил папа, пока они ждали официантку с пиццей.

– Молотком? – переспросил Конор, скептически подняв бровь.

– Прости, в Америке совершенно другой язык.

– С каждым разом ты говоришь все чуднее.