Голос сердца

— Мы больше не поедем к папе, тупица, — ответил Камерон. — Его там нет. Ты что, не понимаешь?

— Эй, — оборвал его Шон, — хватит!

Чарли повесила голову.

— Послушай, все будет хорошо, — заговорил было Шон, однако его никто не услышал, потому что именно в этот момент Эшли дотянулась до кнопки, включавшей измельчитель под раковиной. Измельчитель взревел, и глаза Эшли распахнулись от ужаса. Потом ее личико сморщилось, как смятый носовой платок, и она издала свой коронный пронзительный визг.

Все, кто был в кухне, бросились к ней: Шон, Лили, Камерон, даже Чарли, и попытались успокоить малышку. Шон взял ее на руки и прижал к себе. В середине недели Эшли решила, что он заслуживает доверия, и теперь разрешала ему брать себя на руки. Она прижалась к нему, и постепенно ее рев затих. Потом, упершись кулачками в грудь Шона, Эшли посмотрела ему в глаза.

— Па!

Странное чувство сдавило ему грудь.

— Дядя Шон. Меня зовут дядя Шон. Можешь так сказать?

— Па! — снова сказала она и засунула в рот большой палец.

Поздно ночью Чарли пришла в комнату Камерона в материнской ночной рубашке. В ней Чарли казалась крошечной и потерянной. Ее глаза были огромными — Камерон посмеялся бы над сестрой, если бы не почувствовал, что девочка до ужаса напугана.

— Что случилось? — спросил он. — Почему ты не спишь?

— Из–за Эшли, — тоненьким, испуганным голоском произнесла Чарли.

О господи! Еще и Чарли. Кто еще знает об этом?

Камерону стало жаль сестру — он обнял ее и прижал к себе. Она была теплая, а волосы пахли детским шампунем.

— А что с ней такое? — спросил он, заранее зная ответ. Боже, Камерон сам был напуган не меньше Чарли.

— Мама сказала, что наш папа не отец Эшли. Что она не его.

Камерон глубоко вздохнул. И что теперь делать — сказать сестре, что ее мать солгала или что она спала со всеми подряд?

— А когда она это сказала?

— В начале весны. Она очень разозлилась, когда папа увез нас в Калифорнию.

Камерон похолодел.

— Она сказала об этом папе?

— Нет. Только мне. Она… ну, она была грустная и злая, и ей больше не с кем было поговорить.

Наверное, тем вечером она выпила бутылку вина, как и тогда, когда сказала Камерону. Злость на мать, как кислота, жгла его. Ужасно злиться на родителей, когда их уже нет в живых, однако иногда он не мог справиться с собой.

— Наверное, здесь какая–то ошибка, — заметил Камерон. — Ты неправильно поняла. Она имела в виду что–то другое.

— Она сказала мне, — повторила Чарли. — Многие думают, что я дурочка, но это неправда. Она сказала, что у Эшли другой папа, и теперь я боюсь, что он придет и заберет ее.

Камерон тоже боялся этого.

— Самое главное — ничего никому не говорить. У нас будут большие неприятности, если ты скажешь кому–нибудь.

— Я не скажу, — прошептала Чарли.

— Правильно. Никто ее не заберет у нас. — Камерон положил руку на плечи Чарли. Произнося эти слова, он снова ощутил то, что преследовало его в последнее время: Камерон не знал, говорить правду или нет.

Чарли снова заплакала, и он покрепче обнял ее.

— Эй! — Он поглаживал сестру по спине сквозь шелковистую ткань слишком большой для нее рубашки, которая все еще хранила запах их матери. — Давай–ка успокоимся, ладно?

— Я стараюсь, но я очень скучаю о них, Кам! Мне хочется поговорить с ними, обнять их. Я очень, очень скучаю! — От плача она едва дышала.

— Я тоже скучаю. — Камерон погладил сестру по голове. В каком–то смысле Чарли повезло больше, чем ему. Ее чувства к родителям были простыми и ясными. Она обожала, боготворила их. Даже то, что она узнала про Эшли, не повлияло на ее любовь. Думая о родителях, Чарли вспоминала только их достоинства, а не грехи.

Камерон, уже почти взрослый, понимал, что его родители были людьми небезгрешными. И все–таки ему хотелось, чтобы у них с отцом не случилось дурацкой ссоры в то утро, поскольку оно было последним, которое они провели вместе. Он жалел, что не отнесся добрее к матери, когда она рассказала ему про Эшли.

— Они мне очень нужны, Кам! — Чарли прижалась к его груди. — Я хочу, чтобы они вернулись.

— Да. — Голос Камерона прозвучал глухо, в глазах у него защипало. — Я тоже.

Глава24

Шон посмотрел на потек овсяной каши на стене кухни, потом перевел взгляд на младшую племянницу.

— Критиковать каждый горазд, — заметил он.

Она тоже посмотрела на него.

— Каша фу!

— А ну–ка ешь! — прикрикнул он.

Эшли с шумом вдохнула, как будто Шон ударил ее, и разразилась плачем.

— Каша — фу, — всхлипывала она. — Фу!

— Ну ладно, Эшли, перестань, — попросил он. — Я не хотел на тебя кричать. — Но она всхлипывала и не слышала его. — Черт побери! — прошептал Шон.