Голова

— Человек с такой маской может занять мое место. Трудно представить себе, какими это грозит последствиями. Последствиями для Германии, для всего мира. О себе я не говорю, я сыт по горло. — И действительно, он, наконец, отставил антрекот, но велел подать пирожное. — Я выполняю свой долг, тяжкий долг… — С шоколадным буше на вилке: — Чем власть может привлечь поборника культуры? Ведь я первая ее жертва. Я хотел бы бросить все, но, к сожалению, я необходим. — Второе шоколадное буше, первое пирожное с кремом, на глазах у него появились слезы умиления собой и своей дочерью. — Мое собственное дитя роет мне яму. Но что я могу сделать против собственной дочери? Она обезоруживает меня.

— Господин генерал фон дер Флеше назначен флигель-адъютантом к его величеству, — заметил Терра, как бы про себя. — Правда, что генерал фон дер Флеше кузен господина фон Толлебена?

Умиления рейхсканцлера как не бывало.

— Это ему мало поможет, — быстро произнес он. — Я там побывал раньше и настроил императора против Флеше, тот долго не продержится. — И оседлав своего конька: — Чего добиваются мои враги? Я остаюсь, таково требование момента, говорит Гете. Мне все на пользу: и ненависть пангерманцев, ибо они не в фаворе у императора. Да и сами вы, мой милый, если бы это оказалось необходимым, помогли бы мне.

Терра опустил глаза; ему показалось, что он понял. Ему следовало увезти дочь: эта мысль приходила в голову и ей и ее отцу. Она надеялась таким путем добиться своего. Отец же думал произвести соблазнителя в тайные советники, отдать ему дочь, и дело с концом. Так была бы устранена угроза в самом слабом месте; чего не сделаешь ради власти… Терра боялся поверить, что и это можно сделать ради нее; он испуганно поднял глаза. Ланна весь побагровел. Правда, он уничтожил целое блюдо пирожных.

Рейхсканцлер встал; Терра попросил разрешения откланяться, так как он давно заприметил старого знакомого, господина Гуммеля.

— Писателя? Моего друга? — переспросил рейхсканцлер. — Идите, я сейчас, только узнаю у Иерихова, что там еще выкинула пангерманская шайка.

Совершенно верно, это был Гуммель из «Всемирного переворота»; он стоял вдали от людского потока, все еще одиноко стоял у вазы, посреди первой гостиной. По памяти Терра его бы не узнал, но нынешняя его физиономия часто мелькала в иллюстрированных журналах. Он сбрил бороду, лоб у него стал выше, фрак сидел безукоризненно. Приблизившись, Терра заметил, что, несмотря на морщины, он казался моложе прежнего Гуммеля, который голодал. Подойдя вплотную, Терра, правда, увидел жесткие складки по углам рта; беспутному бродяге они были так же чужды, как и чопорная робость, с какой теперь держал себя знаменитый писатель.

— Вы меня не знаете, господин Гуммель, а я знаю вас только как большого мастера, которого знают все, — церемонно начал Терра. — Когда, много лет назад, нам случилось обменяться несколькими словами, вы еще скрывались в облаках, а я был безвестным юнцом. Не пугайтесь, я не притязаю быть вашим старым знакомым. Я полон такого уважения к вам, словно вы только что сошли с Олимпа.

Он несколько раз повторил то же самое, но другими словами. Гуммель усмехался, обнажая искусственные зубы, — собственные пали жертвой невзгод юности. Цветистые фразы Терра были ему, как и Ланна, далеко не безразличны.

— Я вас знаю, — милостиво произнес он и тут же осведомился: — Какое из моих произведений вы больше всего любите?

— Разве я осмелюсь одно предпочесть другому? — залепетал Терра. — Повсюду ваше глубокое сострадание к нам, людям… А мы и в самом деле словно с виселицы сорвались… — закончил он четко и резко.

Гуммель испугался. Подошел Ланна. Через переполненную гостиную он шел молодцевато и важно, а в пустой показался разочарованным и одряхлевшим.

— Вы даже не представляете себе, как утомительно руководить политическим детским садом, — сказал он, глубоко вздыхая. — Великие умы нации мне в сущности ближе, чем ее деловые люди. — Обращаясь к Терра: — С моим другом Гуммелем я провожу редкие свободные часы у себя в библиотеке.

Но это дошло и до слуха других. Кучка льстецов начала скопляться поблизости от рейхсканцлера. Оттуда неслись замечания:

— Группа выдающихся личностей! — Первый государственный деятель с крупнейшим писателем! — Таких друзей у Бисмарка не было. — А со вторым он отменяет смертную казнь! — Канцлер — сеятель культуры.

— Император противник нового направления, как вам известно, — сказал Ланна тоже достаточно громко. — Я же, наоборот, и в этом сохраняю свою независимость. Именно это и нравится императору. Он отнюдь не филистер. — И тихо добавил: — Сейчас их отвлекут, начнется музыка.

В самом деле, графиня Альтгот собрала своих гостей во второй гостиной вокруг рояля. Из галереи появилась совсем юная девушка со всеми признаками огромной самонадеянности; следом за ней шел красивый мужчина, ее искусный аккомпаниатор. За аплодисменты, которыми ее приветствовали, она поблагодарила, как за должное, и начала какой-то романс. Под прикрытием музыки Ланна разоткровенничался со старыми друзьями.