Голова без женщины

Игоря нельзя считать полным кретином, нет. У него, как объясняла Фаине мама, имелась только легкая степень олигофрении на генетической почве. Что-то произошло с наследственностью, она вывернулась наизнанку, и вслед за здравомыслящей Фаиной на свет появился мало что понимающий Игорек. Родители над ним тряслись, жалели до одури, и от себя не отпускали лет до шестнадцати, а Фая в это время уже начала набираться опыта в студенческих компаниях. Насчет Игоря её друзья и не знали вовсе. Кроме тех, кого она могла пригласить к себе домой - а мама тщательно отбирала кандидатуры, и понятно, почему. Игорь так и жил, часто болея, иногда работая на легких приятных работах по уборке мусора или городскому озеленению, но в целом оставался висеть на шее родителей. Даже бывший муж Фаины, Вадим, сталкивался с Игорем за все время раза два-три, не больше. И отец частенько после праздников, когда угрюмо выпивал, с нажимом бубнил на ухо Фаине, что на ней лежит и этот долг - заботиться о брате, когда их с матерью не станет. Фаина, внутренне корежась, старалась избегать встреч с Игорем. Правда, к Дениске она приходила почти через день, но обычно удавалось не заставать Игоря дома, пока он трудился в вечернюю смену в муниципалитете убирал и обустраивал клумбы. Ну, проще говоря, озеленителем.

Неважно, все равно Игорь оставался для неё родным человеком, но как если бы он был беспробудным пьяницей или уголовником. Все равно ведь брат. Отчасти. А другое дело - выходить замуж с таким приданым. Да ещё плюс с Дениской.

Очень удачно получилось, когда Фаина только-только познакомилась с Вадимом. Тогда Игоря надолго отослали в ведомственный дом отдыха - отец устроил через свой "почтовый ящик". А сейчас отцовский "ящик" почти что при смерти, там даже зарплату платили через раз, и кроме того, в последнее время Игорю стало хуже. Какие-то козлы на работе приучили его пить, и теперь он порой становится совершенно неуправляемым. Неизвестно, как его показывать возможному жениху. Но тот факт, что какой-то мужчина, продвинутый художник, готов принять женщину-вамп с её ребенком, уже говорил сам за себя - он терпелив и терпим, как пеликан, кормящий птенца своей печенью или чем там. Правда, пеликаны на вид некрасивые, но кровопийце Фаине сейчас не до эстетики.

В общем, что-то в этом роде. У Фаины вдруг прострелило в боку, она недовольно перевернулась на спину. Пора тушить свет. А то сейчас начнутся мысли про опухоль яичника или ещё что. Насчет состояния здоровья. Про жажду крови и так далее. Как у Светки, сотрудницы. Кололо сбоку живота - и кололо. А потом не вытерпела, пошла на обследование - и на тебе: фиброма матки... Сложная операция, сейчас она вроде поправляется, но будущее неизвестно. Вот так и у Фаины теперь... Только неоперабельное, вампиризм в средней стадии. Еще меньше надежд. В эти тридцать-то лет с хвостиком.

И от набежавшей тоски она повела себя совсем несвойственно подтянула свою деловую папку, достала листок бумаги и написала короткое письмо:

"Дорогой продвинутый художник! По вашему объявлению я поняла, что вы очень скромный и тонкий человек. [Энергичные мужчины с запросами втайне любят, когда их называют тонкими, это Фая уже проверяла много раз.] Мне тридцать один год, в разводе, у меня есть сын пяти лет, я симпатичная и наверно, мы с вами могли бы попробовать встретиться - а что там получится, не будем загадывать наперед... [...]"

Вышло недлинное, с юмором и без пошлости письмишко. Зачем она это все написала? Да так, ведь она же ничего не теряет! Указала только номер своего телефона. Если он позвонит - а скорее всего позвонит, можно будет додумать эту мысль до конца. А если, вопреки всем расчетам, не откликнется - тогда тем более думать не о чем. Она вложила письмо в фирменный конверт своей фирмы с оплаченной доставкой, запечатала его и сунула в сумочку, которую всегда бросала на полу рядом с диваном, под рукой. У соседей наверху включилась автоматическая стиральная машина, которую они всегда оставляли на ночь, так что Фаина уже привыкла спать под эти негромкие булькающие звуки. Значит, пора спать.

Фаина приказала себе не думать о плохом, а наоборот, воображать продвинутого шатена, перевернулась на живот, дернула за ниточку бра и вскоре заснула прямо на незастеленном диване.

А что - имела право!

* * *

Лида с трудом очнулась от своего дневного сна в кресле и попыталась устроиться поудобнее. Ею давно уже были досконально освоены все тонкости этой процедуры переворачивания на сидении. Если - не дай Бог! - ягодица ущемится, тогда жди беды. Будет онемение, потом начнется долгая канитель с калоприемником, с салфетками, и наконец, с самой собой. Как это все надоело - жизнь.

Зачем она живет? Совершенно непонятно, но почему-то хочется. Конечно, кто бы мог подумать, что Лида станет в свои неполные сорок лет беспокоиться о каком-то калоприемнике! Или управлять инвалидной коляской? Бр-р-р! А ведь пришлось. Такова жизнь, как говорят французы. Наверно, они тоже много страдали, раз выработали такую поговорку.