Головокружения

Со справкой в руке, снова сидя в машине рядом с Лючаной, я чувствовал себя так, словно бригадир только что нас обвенчал и теперь мы можем ехать вместе куда угодно. Однако видение, наполнившее меня блаженством, продлилось недолго, и когда я, скажем так, снова пришел в себя, то попросил Лючану высадить меня на остановке автобуса. Она остановила машину, я вылез и уже с сумкой на плече обменялся с ней несколькими фразами через открытое окно, с опозданием пожелав ей всех благ по случаю сорок четвертого дня рождения. Она просияла, словно получив неожиданный подарок, сказала аddio, тронулась с места и поехала прочь. «Альфа-ромео» медленно покатил по улице и скрылся за поворотом, ведущим, как мне тогда показалось, в другой мир. Между тем настал полдень. Следующий автобус отходил только в три часа. Я устроился в баре неподалеку от остановки, заказал эспрессо, вытащил блокнот для записей и вскоре, глубоко погрузившись в них, настолько выпал из реальности, что ни многочасовое ожидание, ни сама дорога до Дезенцано не оставили в моей памяти ни малейшего следа. Вновь я вижу себя уже на пути в Милан. В косых лучах вечернего солнца мимо тянулись тополя и поля Ломбардии. Напротив сидели монахиня-францисканка лет тридцати или тридцати пяти и молоденькая девушка в наброшенном на плечи жакете из множества разноцветных лоскутов. Девушка вошла в Брешии, монахиня сидела в купе еще в Дезенцано. Сестра-францисканка читала молитвенник, девушка, не менее увлеченно, – роман-комикс. Красота без изъянов, думал я про обеих, находясь здесь и не здесь одновременно, восхищенный той глубокой серьезностью, с какой каждая переворачивала страницы. Вот страницу перелистнула монахиня, теперь девушка в пестром жакете, снова девушка и опять монахиня. Так продолжалось все время, и мне ни разу не удалось встретиться взглядом ни с той, ни с другой. Тогда я попытался проявить такую же скромность и вытащил из сумки «Разговорчивого итальянца» – изданное в 1878 году в Берне практическое пособие для всех, кто стремится к гарантированным и быстрым успехам в разговорном итальянском. В книжечке, принадлежавшей моему двоюродному деду со стороны матери, который в девяностых годах девятнадцатого века какое-то время работал бухгалтером в Северной Италии, все было упорядочено и наилучшим образом организовано, словно мир в самом деле состоит только из слов, а значит, и самое ужасное можно нейтрализовать, сделать безопасным, поскольку все на свете имеет свою противоположность, на всякое зло есть добро, на всякое огорчение – радость, на всякую беду – счастье, на всякую ложь – своя правда. За окном уже показались города-спутники Милана. Кварталы двадцатиэтажных жилых башен. Потом предместья, заводские территории, старые доходные дома. Поезд сменил путь. Почти горизонтальные лучи закатного солнца пронизывали все купе. Девушка в пестром жакете вложила в книгу закладку, сестра-францисканка заложила требник зеленой ленточкой. Обе теперь сидели, откинувшись назад, в вечернем сиянии, одна, как мне представилось, под белым своим чепцом короткостриженая, вторая – в обрамлении чудесных волнистых волос. И вот мы въехали в сумрак вокзала, и все стали тенями. Поезд замедлял ход, визг тормозов нарастал, пока не стал вовсе невыносимым: достигнув пика, он оборвался, мгновенно перешел в полную тишину, а в эту тишину через несколько секунд вернулся бурлящий рев, зарождавшийся где-то среди колес под железными сводами. Безнадежно потерянный, так мне казалось, я стоял на платформе. Девушка в разноцветном жакете, как и монахиня, давно скрылась из виду. Какая связь, – помнится, спрашивал я себя тогда и спрашиваю теперь, – какая связь существует между этими двумя прекрасными читательницами и конструкцией огромного вокзала постройки 1932 года, перещеголявшего все возводившиеся прежде в Европе здания подобного типа; между, так сказать, каменными свидетелями прошлого и неуловимыми стремлениями, что проходят через наши тела, чтобы в них поселиться, наполнить собой запыленные кварталы и заливные луга будущего. С сумкой через плечо я последним из пассажиров спустился по лестнице и купил карту города. Сколько подобных карт я уже приобрел! Все время пытаюсь составить себе достоверное представление хотя бы об окружающем пространстве. Купив карту Милана, я уж точно, как мне казалось, поступил правильно, хотя бы потому, что почти сразу, стоя в ожидании снимков перед тихонько урчащим автоматом, только что меня сфотографировавшим, увидел на первой странице обложки, в которую была вложена карта, изображение лабиринта,

а на обратной стороне – для всякого,

кто про себя знает,

что часто ходит ложными путями, —

перспективное,

даже многообещающее заверение: