Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову

Холман занимался пересадкой кожи: такие операции с некоторым успехом практиковались уже полвека. Полным ходом шла индустриализация, представления об охране труда рабочих менялись медленнее, чем следовало бы, и несчастные случаи, причем довольно страшные, происходили повсеместно. В 1878 году рабочий литейного завода Сэмюэл Рут получил страшные ожоги, когда ему на ногу попал расплавленный чугун. Многих бедолаг затягивало в работающие станки, да так, что сдирало и одежду, и кожу[7]. Пациент, у которого сгорела или сорвана значительная часть кожного покрова, защищающего организм, обычно погибает – и погибали многие. Однако находились врачи, готовые идти на риск – закрыть рану новой кожей в надежде, что она приживется. Историк Сьюзен Ледерер рассказывает о хирургическом методе из XIX века, когда для восстановления скальпа одного пациента брали кожу 200 доноров: лоскутное одеяло с хорошо заметными швами

[8]. Но пересаженная кожа, как и любые другие трансплантаты в те времена, не приживалась надолго. Она сморщивалась, отставала, отмирала. Случалось, пересаженный лоскут держался достаточно долго, чтобы у пациента успела регенерировать собственная кожа, но обычно происходило иначе – начинались боли, распространялась инфекция.

Теория групп крови, которая начала завоевывать популярность в 20–30-х годах XX столетия, к 1950-м стала практически общепризнанной. Именно она натолкнула Холмана на интересную мысль. Аллотрансплантация

, то есть пересадка здоровой кожи одного человека другому, ни разу не увенчалась сколько-нибудь продолжительным успехом. Но во времена Холмана жертвами ожогов часто становились дети, хватавшие предметы с горячей плиты или падавшие, споткнувшись, в открытый огонь. Есть шанс, подумал Холман, что кожа родителей годится для пересадки ребенку почти как его собственная, – и попробовал пересадить малолетнему пациенту кожу матери[9]. Мысль Холмана, была, пожалуй, здравой, но и эти трансплантаты не прижились. Хуже того – каждый новый аллотрансплантат отторгался быстрее прежнего. Холман понял, что «разрушительная сила» исходит из организма пациента

[10]. Вскоре пластический хирург из Сент-Луиса Баррет Браун подтвердил его догадку: «разрушителем» оказался иммунный ответ

. Организм пациента каким-то образом опознает чужую ткань, воспринимает ее как угрозу, как вторжение, атакует и отторгает. Он как будто понимает, где начинается и заканчивается участок пересаженной ткани, и отказывается от чужой кожи. А это означало верный провал любых попыток пересадить человеку кожу (и вообще любой орган) другого человека: в 1940 году медики должны были принять это как факт. В 1950 году Лео Лёб, известный и плодовитый ученый-биолог из Нью-Йорка, оценил перспективы трансплантации как «безнадежные», а все усилия в этом направлении назвал «пустой тратой времени»[11]. Все приверженцы трансплантологии в США должны были увидеть в этом вердикте крах своих планов, но в клинике Бригама опыты по пересадке тканей не прекратились. Главный хирург клиники Фрэнсис Мур был уверен, что прогресс в этой области все же возможен, – и он пригласил в команду единомышленника-энтузиаста Джозефа Мюррея. Ведущие медицинские светила Гарварда со снисходительной усмешкой взирали на этот новый университетский «корабль дураков», ведомый сбившимися с курса капитанами.

Тридцатидвухлетний Мюррей, недавно завершивший обучение пластической хирургии, смотрел вперед с холодной уверенностью. «Меня обвиняли в нездоровом оптимизме»[12], – напишет он в мемуарах спустя годы. Свою работу в трансплантологии он называл «хирургией души»: работа придавала смысл его жизни, и никакие страхи коллег-скептиков не могли поколебать его веру[13]. Он повторял опыты Карреля с собаками – все, кроме обмена конечностями, – и даже пересаживал больным почки, изъятые у трупов, вживляя их в бедро: так не слишком заметно выпячивание, а мочевыводящие пути совсем рядом. Цель операции состояла не в самой пересадке: почка в бедре успешно выводила токсины, но Мюррей знал, что рано или поздно она откажет. Он надеялся, что дополнительная почка хотя бы ненадолго снизит нагрузку на обессилевшую пару собственных почек больного. Правда, в большинстве случаев такое лечение позволяло выиграть лишь несколько недель или даже дней. Мюррей не сомневался, что есть способ заставить трансплантат работать дольше, но при стопроцентной статистике отторжений никто не решался испытать на людях настоящую пересадку. Во всяком случае, до тех пор, пока в отделение неотложной помощи клиники Бригама не поступил молодой Ричард Херрик.