Голубая лента

— Деточка моя! — нежно произнесла Ева, глядя на портрет. — Я никогда тебя не обману. Никогда, слышишь? Что бы ни случилось, я прежде всего подумаю о тебе! Скорее я обману любого мужчину — любого, даже Вайта, если не будет другого выхода, — но не тебя, мое солнышко. Я всегда буду любить тебя больше, чем мужчину, кто бы он ни был. Все мужчины такие эгоисты, — нежно лепетала Ева, забыв, что говорит с ребенком, — они совершенно не заслуживают того, чтобы из-за них сходили с ума. И все же мы это делаем! Слышишь? Когда-нибудь ты этопоймешь. Такова жизнь.

Ева вздохнула. Как легко, как свободно дышится, если откровенно поговоришь со своим ребенком.

— Да, ты и это когда-нибудь поймешь. Бедные мы, женщины! Но таков закон жизни, понимаешь? И мы, женщины, подчиняемся ему точно так же, как и мужчины. Слава богу, и они тоже! Когда-нибудь, может уже лет через десять, дружок, и ты подчинишься этому закону.

Ева смолкла. Возможно, лет через десять мужчина будет целовать эти губы. Она заранее уже ненавидела его, а вместе с тем любила. Кто знает, может, Грете понравятся его поцелуи? О, наверное! Даже несомненно! И Ева засмеялась, сама не зная чему.

— Я поклялась тебе, моя девочка, — с некоторой торжественностью продолжала она свой разговор с Гретой, — что никогда не дам тебе другого отца, в душе я тебе поклялась в этом. Но теперь, возможно, все сложится по-другому. Слушай, слушай, Грета, не перебивай меня. Вполне вероятно, что я не смогу сдержать данное тебе слово… А что, если б я дала тебе в отцы Вайта? Ты его знаешь. Что бы ты сказала насчет Вайта?

И Еве показалось, что ее милая девочка изумленно и радостно засмеялась.

О, все будет хорошо, подумала Ева, успокоившись. Впрочем, вполне возможно, что она вовсе и не выйдет за Вайта, а просто станет его любовницей, почему бы и нет? Ведь она никогда не считалась со светскими условностями. Но уж если выходить замуж, то только за Вайта, он единственный, кто может стать[отцом Греты, не причинив девочке горя. Ведь Грета прямо-таки влюблена в него, да и Вайт нежно ее любит, Ева это знает. Она глубоко задумалась. Что бы там ни было, ей предстоит принять чрезвычайно важное решение. Она на пороге новой жизни!

Ева стала перебирать в памяти события последних лет: работа, работа, успех… И все же вечное ощущение пустоты, не заполненной ничем, кроме тайной грусти… Она больше не может так жить! В эти годы были кое-какие увлечения… В жизни молодой, одинокой женщины бывают эпизоды, о которых она не любит вспоминать.

Но теперь ее ждала совсем другая жизнь, сулившая ей длительное, глубокое и подлинное счастье. Как-никак ей было уже за тридцать. Она зарабатывала много денег, но раздавала их налево и направо, и они текли у нее меж пальцев — иначе она не умела. Одна из ее коллег заболела чахоткой, и Ева поместила ее на свой счет в санаторий. Ей рассказали об одном одаренном скульпторе, жившем в нищете, и она заказала ему свой бюст (это и послужило началом ее знакомства с несчастным Йоханнсеном). Потом ее отцу понадобились теплицы. И так без конца. Деньги все плывут, плывут…

Однажды она может попасть под автомобиль или, простудившись, потерять голос. Все же приятно думать, что у Вайта большое состояние, это навсегда избавит ее от забот. Она сможет жить намного спокойнее, сможет отказаться от концертных турне и гастролей, которые стали ей не по силам. Она сможет путешествовать! Вместе с Вайтом! Ездить не для того, чтобы петь, а чтобы повидать свет. Если они соединятся, и Грете будет лучше.

— Я думаю и о тебе, моя детка, слышишь? И о тебе, Грета: здравый смысл требует, чтобы я подумала о твоем будущем.

Ева кончила завтракать. За этот час покоя она выяснила для себя уйму важных вещей. И она небрежно протянула руку за газетой, выходившей на пароходе каждое утро. В ней сообщались последние биржевые курсы: ведь на борту находились люди, которым было необходимо немедля распорядиться ценными бумагами. В газете сообщались и последние новости, напоминавшие тем, кто плыл по океану, что жизнь на земле не останавливается ни на минуту.

Вместе с газетой пришло и несколько приглашений. Ева решила отказаться, уж очень она утомлена. А! — обрадовалась она, увидев телеграмму от Клинглера, своего старого друга и поклонника.

Клинглер телеграфировал из своего поместья Олдербаш близ Питтсбурга, что сегодня выезжает в Нью-Йорк и все время будет у себя на Ривер-Сайд-Драйв, может, у нее есть какие-либо поручения? Через два-три дня он надеется приветствовать ее в нью-йоркском порту. Счастливого плавания!