В лучах прожекторов сверкал плакат, на берегу Рейна был воздвигнут ярко освещенный павильон, откуда несло тиной, гнилью и бальзамированным трупом. ВСЕ ДОЛЖНЫ УВИДЕТЬ КИТА ИОНЫ! Павильон осаждали дети. Они размахивали бумажными флажками, на которых было написано: ПОТРЕБЛЯЙТЕ БОГАТЫЙ ВИТАМИНАМИ МАРГАРИН БУССЕ ИЗ ЧИСТОГО КИТОВОГО ЖИРА. Кетенхейве уплатил шестьдесят пфеннигов и увидел огромное морское млекопитающее, библейского Левиафана, мамонта полярных морей, королевское животное, первобытное, презирающее людей и все-таки ставшее добычей гарпуна, увидел жалкого, опозоренного и выставленного на обозрение великана, обрызганную формалином незахороненную падаль. Пророка Иону бросили в море, и кит поглотил его (добрый кит, спаситель Ионы, провидение Ионы), три дня и три ночи сидел Иона в чреве огромной рыбы, море успокоилось, спутники, которые бросили Иону в море, гребли в это время в пустынную даль, мирно гребли к пустынному безбрежному горизонту, а Иона молился богу из адской утробы, из мрака, который был его спасением, и бог открылся киту и повелел этому славному зверю, ставшему жертвой злого обмана, привыкшему к постной пище, известному своей монашеской жизнью, извергнуть пророка. Такой поступок, если учесть, как вел себя пророк потом, мог быть также следствием расстройства желудка у добродушной рыбы. И пошел Иона в Ниневию, в великий город, и проповедовал там: ЕЩЕ СОРОК ДНЕЙ, И НИНЕВИЯ БУДЕТ РАЗРУШЕНА, и слово это дошло до царя Ниневии, и он встал с престола своего, и снял с себя царское облачение, и оделся во вретище, и сел на пепле. Ниневия принесла господу покаяние, но Иона сильно огорчился, что господь смилостивился над Ниневией и спас ее. Иона был великим и одаренным, но вместе с тем жалким и капризным пророком. Он был прав: через сорок дней Ниневии надлежало быть разрушенной. Но бог мыслил не прямолинейно, не по уставу мышления и службы, которого придерживались Иона, Хейневег и Бирбом, бог возрадовался царю Ниневии, который снял с себя царское облачение свое, бог возрадовался покаявшемуся народу Ниневии и повелел бомбе умереть в пустыне под Невадой, возрадовался тому, что в Ниневии мило отплясывали в его честь буги-вуги. Кетенхейве показалось, что и его поглотил кит. Он тоже сидел в преисподней, тоже пребывал глубоко в морской пучине, тоже томился в чреве огромной рыбы. Кетенхейве - суровый пророк из Ветхого завета. Но, спасенный богом, извергнутый из китового чрева, Кетенхейве хоть и предупредил бы о разрушении Ниневии, но как он возрадовался бы, увидев, что царь снимает с себя царское облачение свое - взятую напрокат в карнавальном ателье царскую мантию - и что Ниневия спасена. Перед палаткой стояли дети. Они размахивали флажками: ПОТРЕБЛЯЙТЕ БОГАТЫЙ ВИТАМИНАМИ МАРГАРИН БУССЕ ИЗ ЧИСТОГО КИТОВОГО ЖИРА. У них были бледные озлобленные лица. Дети самозабвенно размахивали своими флажками, как это требовали от них агенты по рекламе.
Несколькими шагами дальше Кетенхейве встретил художника. Художник приехал на Рейн в автомобиле с прицепом для жилья. Он сидел при свете своих автомобильных фар на берегу реки, задумчиво созерцал вечерние сумерки и рисовал немецкий горный пейзаж с хижиной, с альпийской пастушкой, с опасными горными обрывами, множеством эдельвейсов и грозными тучами; это была природа, которую придумал Хейдеггер и которая пришлась бы по вкусу Эрнсту Юнгеру с его лесовиками, а народ толпился вокруг художника, интересовался ценой картины и выражал маэстро свое восхищение.
Кетенхейве поднялся к форту, к старой таможне, он увидел там замшелые старые пушки, которые, быть может, добродушно и дружески рявкая в знак приветствия суверена суверену, обстреливали еще Париж; он увидел тощие, недоразвитые, дрожащие как в лихорадке тополя, а под ними на внушительном дешевом постаменте стоял Эрнст Мориц Арндт в позе велеречивого учителя.