Голубое сало

ШТАНГЕ. Поцелуемся, брат! (Целует Полозова, возбужденно прохаживается по гостиной. ) Все, все продать! И как можно скорее! Всю эту рухлядь, весь этот тлен и мусор гробовой. Ваза китайская, чучело акулы, эти кубки хрустальные – на кой черт они тебе?! (Подходит к коллекции холодного оружия, развешенного на стене .) Разве что это оставить. (Трогает .) Мачете, наваха, кинжал дамасский… а это что? (Берет нож с короткой металлической рукояткой в виде креста .)

ПОЛОЗОВ, Мексиканский метательный нож.

ШТАНГЕ. Значит его метать надо? Позволь, брат, я метну

ПОЛОЗОВ. Метни. (Пьет .)

ШТАНГЕ. Во что изволишь?

ПОЛОЗОВ. Во что угодно.

Штанге кидает в дверь, но неудачно – нож падает на пол.

ШТАНГЕ. Из ружья у меня лучше получается. Когда на тягу пойдем?

ПОЛОЗОВ. Когда-нибудь. (Поднимает нож с пола, разглядывает его .)

ШТАНГЕ. Да-да. На тягу. Непременно на тягу Слава Богу, просека еще не заросла. (Садится за рояль, берет несколько аккордов

.) Рояль тоже продай… На тетеревиный ток я уж опоздал. А ты без меня ходил?

ПОЛОЗОВ. Ходил.

ШТАНГЕ. Скольких срезал?

ПОЛОЗОВ. Ни одного.

ШТАНГЕ. Вот, мамочка, а все потому, что без меня ходил! А стреляешь в три раза лучше моего! (Наигрывает на рояле .) Басы у тебя дребезжат как в бочке. Так и не подтянули? Хотя, ты же, брат, не играешь?

ПОЛОЗОВ. Не играю.

ШТАНГЕ (напевает под собственный аккомпанемент ). Не игра-а-ю, не игра-а-ю, не игра-а-а-а-ю. Послушай, я не спросил – отчего твой Аттис исдох?

Полозов смотрит на Штанге, потом вдруг с силой метает в него нож. Нож по самую рукоять впивается Сергею Леонидовичу в левый бок. Штанге на мгновенье замирает, словно прислушиваясь к чему-то, затем медленно встает, смотрит на Полозова, открывает рот и замертво падает на ковер .

АНТОН (осторожно приотворяет дверь ). Звали, батюшка?

ПОЛОЗОВ. Нет. Ступай.

Антон закрывает дверь. Полозов подходит к мертвому Штанге, садится подле него на ковер, долго сидит, глядя на убитого.

ПОЛОЗОВ. Я хочу что-то рассказать тебе. Собственно, я еще никому не рассказывал об этом. Поэтому мне трудно говорить. Очень трудно. Это произошло совсем недавно. Даже очень недавно. Минуты три или четыре тому назад. Хотя, думал об этом я очень давно, лет с шестнадцати. Но открылось это сегодня. Сейчас. В тот самый момент, когда ты стоял посередине гостиной и перечислял находящиеся в ней вещи. Даже не перечислял, а называл их: китайскую вазу, чучело акулы, горку с хрусталем, коллекцию ножей, рояль. Ты стоял свободно, говорил несколько насмешливо, довольно легкомысленно, как часто у тебя выходило, но… (пауза ) ты не представляешь каким серьезным делом занимался ты в эту минуту. Ты называл имена вещей. И все вещи соответствовали своим именам. И это потрясло меня, как гром. Да! Все вещи соответствуют своим именам. Китайская ваза была, есть и будет китайской вазой. Хрусталь навсегда останется хрусталем и будет им, когда Луна упадет на Землю. Ты стоял посреди мертвых вещей – живой, теплокровный человек – и ты один не соответствовал своему имени. И дело вовсе не в свойствах твоей души, не в твоей порядочности или безнравственности, честности или лживости, не в добре и зле, наполняющими тебя. Просто у тебя не было имени

. Как и у нас всех. У человека нет имени. Сергей Леонидович Штанге, господин доктор, homo sapiens, мыслящее животное, образ и подобие Божие, – это все не имена. Это всего лишь названия. А имени нет. И не будет. (Пауза. Полозов встает с пола, садится в кресло, сидит некоторое время. ) Антон. Антон! Антон!! Антон!!!

Занавес медленно опускается.

Что-то есть в этом скрипте М-неприятное, рипс табень.

Не могу понять – что?

Когда вернусь (прости за хушо бадао), спрошу у тебя понежнее – маленький мой сяотоу, что М-неприятного в тексте Чехова-3? А ты, рипс шагуа, ответишь как всегда вопросом на вопрос – а что L-приятного в нем? И я, Boris, не дам тебе ответа.

17 января.

Набоков-7.