Голубые дороги

Помню: сошел с неба на землю, расстегнул замки парашюта и тут же замер, очарованный, ошеломленный открытием красоты земли. Как будто и не было у меня только что перед прыжком волнения, страха. Ко мне подбежали товарищи, тормошат, всматриваются в мои широко открытые глаза, а я весь в себе. Многие подумали: кончился Григорук–парашютист.

Как это здорово — шагаешь в бездну, закрываешь глаза, встречные струи до синевы охлаждают тело, а тебе жарко, на лбу испарина. Тело напряжено, руки выброшены вперед, будто из‑за желания ухватиться за что-то. Глаза слезятся, и их боязно открыть. Мимо, сквозь пальцы, течет воздух. И только увидев землю, не хочется больше закрывать глаза. Появляется желание зависнуть, насладиться всей этой прелестью, не упустить этого великолепного мига.

Григорук говорил очень вдохновенно, слушать его было интересно… Но он, к сожалению, далеко ушел от темы нашего разговора, я уже начал было подыскивать Удобный момент, чтобы прервать его монолог, как он сам остановился на полуслове и, в упор посмотрев на Меня, вдруг спросил:

 — Думаю, вы не упрекаете Тимура Фрунзе за то, что и он стал летчиком?..

 — Тимура?! — воскликнул я. — Тимур Фрунзе принадлежит всем нам. И мне кажется, что подобные параллели не оправданы.

Тимур Фрунзе! Что знает о нем Григорук, ведь Тимур современник моего поколения, хотя и был чуточку старше нас.

На Кропоткинской улице, в Москве, рядом с музеем А. С. Пушкина, серое многоэтажное здание. Я хорошо знаю этот уголок Москвы: во 2–й спецшколе, а она размещалась в этом здании, учился мой дядя. На втором этаже школы, ныне она имеет номер 29, висит мемориальная плита со словами:

«Вечная слава нашим товарищам, воспитанникам 2–й специальной артиллерийской школы, отдавшим жизнь за свободу и независимость Родины».

Тогда, в 1942 году, плиты не было. Шла война, и никто не знал, как велика потребуется доска, чтобы вместить имена погибших. В холле первого этажа вывешивали чрезвычайные сообщения.

В январе 1942 года черные буквы известили: «В воздушном бою в районе Старой Руссы геройски погиб выпускник нашей школы Тимур Фрунзе».

Вечером мой дядя сообщил мне тайну: он уходит на фронт. Не он один, их несколько, учеников восьмого класса 2–й Московской артиллерийской подготовительной спецшколы (МАПС).

 — Главное, — говорил дядя, неумело прикуривая, — избежать объяснений с Крейном.

Дядя, хотя и был невысок ростом, все же сильно походил на настоящего военного; в гимнастерке с широким форменным ремнем, брюках, массивных черных ботинках, армейской шапке со звездой. Крейна — начальника спецшколы — избежать не удалось. Узнал, не отпустил, собрал всех.

 — Стыдитесь, герои. — Говорил Крейн тихо, и учащиеся знали — это наивысшая степень волнения начальника. — Вы не на фронт бежите, а с фронта. Чем вы будете воевать — палками, а нужно артиллерией бить…

От своего дяди я знал подробности об этой спецшколе. «Бог войны — артиллерия», — повторял он часто. Но, не разделив его точки зрения, я в 1948 году поступил в спецшколу ВВС. От дяди же я узнал многое о жизни Тимура.

В 1937 году Тимур Фрунзе, после окончания седьмого класса 257–й средней школы, решил поступить во 2–ю артиллерийскую спецшколу. Принес документы. Там попросили его написать автобиографию. Взял он бумагу, сел, задумался. А что же ему писать, что он успел сделать за пятнадцать неполных лет? Тимур написал: «Автобиография», чуть ниже с красной строки начал: «Я, Фрунзе…» И остановился. Что писать? Нечего. Совершенно нечего. Жизнь только начиналась. Он попросил разрешение подумать и принести написанное завтра. Ему разрешили.

Дома он написал:

«Родился в Харькове, в 1923 году. В 1925 году умер отец, Фрунзе М. В. — профессиональный революционер. В 1926 году умерла мать — учительница. Воспитывался у бабушки до ее смерти. С 1931 года в семье К. Е. Ворошилова…»

«Мрачновато», — подумал Тимур и, скомкав тетрадный лист, бросил его в корзину для мусора. Хотелось написать что‑то другое. Но написал опять то же самое. Правда, сделал небольшое добавление: «Сестра Татьяна — слушатель военной академии».

Стать артиллеристом он решил неожиданно для всех. Вместе со своими друзьями Степаном Микояном и Степаном Новичковым думал о выборе профессии.

 — Меня не пустят в пилоты, — грустно жаловался Микоян. — И так все братья в летчиках.

 — Чудаки, — воскликнул Новичков, — да артиллерия сегодня все. Можно поставить пушки у нашей границы и стрелять по неприятелю даже через целые государства…

Тимур не был так уверен в мощи артиллерии, но если друзья порешили…

А уже летом 1940 года Тимур Фрунзе объявил о своем намерении быть летчиком. Вечером он позвонил своему товарищу Фрунзе Ярославскому. Известный революционер Емельян Михайлович Ярославский в честь Михаила Васильевича Фрунзе второго своего сына назвал Фрунзе.