Голубые эшелоны

Появление высокой фигуры в кожаной куртке с ремнями поверх нее и с наганом на боку сразу привлекло внимание. Узнав Пархоменко, матросы окружили его со всех сторон. По блеску их глаз и по тому, как они цедили сквозь зубы слова, виртуозно превращенные в ругательства, Пархоменко понял, что нагану лучше быть в руке: из кобуры он переложил его в карман еще по дороге.

— Товарищи, — начал он, строго смотря в глаза стоящим впереди, — вы, как более сознательные, должны понимать…

— Кто сознательный? — перебил его долговязый матрос с ногами-дугами, как у кавалериста. — Мы анархисты, нас на конвульсию не возьмешь, приятель!

— Вы понимаете, — возвысил голос Пархоменко, — как радуется контрреволюция, что среди вас затесались предатели рабочего дела? Каледин вешает и расстреливает шахтеров…

— Это мы — предатели, мы, которые триста лет кровь проливали?

— Может, у тебя воображение, что здесь шпана собралась?

— Расступитесь, я ему дух буду выпускать. Куда его стрелять, Колька?

Пархоменко вынул из кармана револьвер.

— Стрелять погоди, а то я так стрельну, что из тебя пыль посыплется. Кто из вас командир? Почему порядка нет?

— Я — командир! — ударил себя в грудь матрос на кавалерийских ногах.

— На фронт, спрашиваю, вы поедете? Или придется разоружать?

— Братва, одной пули ему мало. Расступись!

— Подожди, — придержал командира за рукав голубоглазый матрос. — Я еще хочу удовольствие получить. Пусть скажет, за что он обезоружил анархистов тут, в Луганске.

Матросы подняли крик, замахали револьверами и гранатами.

Теперь Пархоменко не мог уследить за каждым движением и, чтобы прикрыть себя с тыла, прижался спиной к стенке вагона.

— Первого, кто подойдет, застрелю, — сказал он так, что кое у кого по спине пробежали мурашки; смуглое лицо Пархоменко тоже побледнело. — Кто вас мутит? Выходи вперед, потолкуем!

Матрос на кавалерийских ногах предусмотрительно спрятался за спины других, остальные стояли, ощерясь, готовые каждую минуту наброситься на свою жертву, только двое причмокивали губами и смотрели на Пархоменко восторженными глазами. Однако тронуться с места никто не решался. Пархоменко медленно опустил руку, в то же мгновение из-под вагона сзади незаметно высунулась чья-то рука и выхватила у него наган. Матросы, видимо, только этого и ждали, теперь они сразу накинулись на Пархоменко, и не успел он опомниться, как его скрутили и поволокли в вагон.

Через минуту бронепоезд тронулся со станции и быстро пошел на восток. Пархоменко сидел в купе, а за дверьми в коридоре матросы громко, перебивая друг друга, решали его судьбу. Он уже начал узнавать их по голосу.

— Расстрелять, и крышка! — кричал матрос на кавалерийских ногах.

— Бросить под колеса, вот заревет, — вторил ему маленький матрос с заячьей губой.

— В топку паровоза, — добавили сразу два голоса.

— Кто берется расстрелять?

В коридоре стало тихо.

— Язык втянуло? — презрительно процедил сквозь зубы матрос на кавалерийских ногах.

— Ты кричал, ты и стреляй, — буркнул голубоглазый матрос. — Только гляди, как бы сам ног не протянул: он и нагана не побоится.

— Храбрый, дьявол! — В два голоса восторгались матросы, те, что на перроне причмокивали губами. — С таким Дон сразу бы вдоль и поперек прошли.

— Трусы, вот, смотрите! — Матрос на кавалерийских ногах протолкался к дверям.

— Открой, слышишь, поговорить надо!

Пархоменко спокойно ответил:

— Заходи, если головы не жаль. Ты думаешь, у меня другого револьвера не было? Вы хотите меня убить без суда, так я вас сам перестреляю. Попробуйте только сюда голову сунуть, предатели революции!

За дверями стало тихо, вероятно, переговаривались только глазами, потом один фыркнул, другой выругался, и снова поднялся крик. Наверно, издевались над матросом на кавалерийских ногах, потому что он еще сильнее забарабанил в дверь.

— Я тебе приказываю. Это тебе не пассажирский, тут я командир, открой дверь!

Пархоменко подошел смелыми шагами и решительно открыл дверь. Матросы, как от бомбы, отпрянули в разные стороны.

— Заходи, кто борется за революцию, за рабочее дело, а в бандитов буду стрелять!

В коридоре стояла тишина, только стучали колеса на разбитых рельсах. За окнами проплывали рыжие овражки да белые от снега пригорки. Низко висело оловянное небо, дым от паровоза рваными клочьями цеплялся за жнивье. Вдалеке сивой папахой накрылась шахта. Дорога была знакома — бронепоезд шел на Лихую, где красные бьются с белогвардейцами, где уже успел сложить свою голову его друг детства Гусарев, а другие, наверно, глаза проглядели, поджидая на помощь бронепоезд. А они вон какие храбрецы!

— Шантрапа! Кто вам доверил бронепоезд? На фронт пошли бороться за революцию люди, которые еще только вчера взяли винтовки, они думают, что на бронепоезде орлы-соколы, как вылетят вперед — смерть господам буржуям! А здесь одни совы собрались, зайцы пугливые! — И он сердито грохнул дверью.