Голубые эшелоны

Присев в угол, Пархоменко, с наганом в руке, смотрел в запыленное окно и думал, что можно было бы сделать с таким бронепоездом, если б на нем была команда храбрых красногвардейцев и отважный командир. Занятый этими мыслями, он не заметил, как из глаз исчез полутемный вагон, — перед ним уже была площадь, полная народу и красная от знамен. В гробах несут Гусарева и еще двенадцать луганских рабочих.

Очнулся Пархоменко, услышав осторожное царапанье в дверь. В вагоне было темно, за окном косым дождем сыпались красные искры от паровоза. В соседнем купе слышен был говор. В дверь снова заскребли, будто мышь грызла доску.

— Кто там? — сердито спросил Пархоменко.

— Товарищ командир, — прошептал голос, по которому он узнал матроса с веснушками на носу, — к вам можно? Это я, Васька Малыга, поговорить всерьез пришел.

— Свечку принеси.

Васька куда-то побежал, затем в щелку между дверьми упала полоска света, со светом в купе вскочил низенький матрос и закрыл за собою дверь. Он боязливо озирался. Горячий стеарин со свечи стекал ему на пальцы.

— Я пришел поговорить. Разговор у вас правильный про орлов и про соколов. Вы нас совами назвали — оно хоть и обидно, но верно. Разве так сознательное движение делают? Ребята хотели под колеса сбросить Кольку. Ну, ему все равно уже не быть командиром… Эх, как бы нам такого командира, орла! — И он даже глаза закатил под лоб. — Разрешите поговорить с вами товарищам нашим. Целую ночь не спали, чтобы с вами поговорить. Может, хоть направление истины дадите. Я, конечно, матрос, а они только для видимости матросами оделись.

— Бандита ни одного не пущу…

— Они и сами побоятся. Значит, дозволяете? — От удовольствия Васька даже подскочил. — Вот увидите, нам бы только направление истины. А Колька больше по барахлу наводку делал.

Ступая осторожно, как по молодому льду, в купе влезла большая часть команды. Тут был и голубоглазый матрос. Он смотрел вызывающе, как бы стараясь показать команде, что он и теперь ничего не боится. Пархоменко едва заметно усмехнулся.

— Из каких будешь?

— Из тех, что надо. Отца повесили, а я оборвался.

— И с Колькой связался! Беднота ждала революции сотни лет, на виселицы шла, в Сибири умирала, а вы забаву из этого хотите сделать? Буржуй только того и ждет, чтобы опять на виселицы послать, в тюрьмы нас засадить.

— Много вы там сидели по тюрьмам, только агитацию разводите.

Стройного Пархоменко, с черными красивыми усами и всегда чисто выбритого, нередко принимали за бывшего офицера, поэтому он не обиделся на задорное замечание голубоглазого матроса. Этот матрос даже начинал ему нравиться, да и другие парни, которых волна протеста бросила на неверную тропу, еще могли стать настоящими бойцами за революцию. Пархоменко сел на ящик с патронами.

— Чудно получается: приговорили к расстрелу, а теперь хотите знать, кто я такой?

— Мы не соглашались, это Колька кричал: «Расстрелять!», — сказал Васька, озираясь на своих товарищей.

— Кто из вас сидел в тюрьме? Молоды еще! И верно, я с вами что-то нигде не встречался, а побывал не в одной тюрьме. Про Макаров Яр слышали? За восстание в Макаровом Яру шесть месяцев отсидел. Ну, Севастополь вы знаете, моряки ведь.

— Я из Севастополя, — сказал голубоглазый матрос.

— В этот самый Севастополь, бежал я в тысяча девятьсот девятом году, думал спрятаться от полиции, только и там нашли.

— Все за восстание? — спросил Васька.

— Теперь уже за прокламации.

— И я прокламации раздавал.

— Васька, смотри, товарищ, чего доброго, поверит, — насмешливо сказал низенький широкоплечий матрос с кроткими телячьими глазами.

Васька вскипел:

— Лопни мои глаза, про царя и Гришку Распутина, как они правили Россией! А вы в Дебальцеве никогда не были? — спросил Васька, наверно, чтобы переменить разговор. — Моя родина, на шахте работал.

— В твоем Дебальцеве меня в последний раз и арестовали. Ну, тогда хоть знал, что это жандармы, царские собаки, а вот кто сейчас меня арестовал да еще расстреливать собирается — никак не пойму. С виду будто рабочие, а ведете себя как контра.

От его искренних слов кое-кто из матросов потупился, кое-кто отвел глаза. Голубоглазый матрос обежал всех вопросительным взглядом и, заметив одобрительные кивки, выступил вперед.

— Скажу откровенно: извините, товарищ Пархоменко, теперь мы видим, что вы человек рабочий. Я сам коногоном был и пошел бить буржуев, а что нас Колька назвал анархистами, так это еще не программа. Наша программа: смерть буржуям, за советскую власть! А Колька свою линию гнет.

— На черта нам такой командир! Нового выберем, — закричал Васька. — Чтобы правильную линию показывал.

— И не труса! Чтобы наш бронепоезд «Гроза» на всю Россию гремел!

Матросы тут же начали советоваться, забыв о Пархоменко. Они перебивали друг друга, выкраивали фамилии, имена и ссорились. Перекричал всех маленький матрос с веснушками на носу.

— Слушайте, слушайте, — тряс он поднятым вверх пальцем, — идея стукнула! — Но бронепоезд подошел к какой-то станции, и матросы, не дослушав его, высыпали толпой на перрон.

Когда бронепоезд тронулся дальше, матросы с криком снова подошли к дверям.