«Голубые Орхидеи»

Через несколько секунд веки опустились, и ее как будто унесло течением. Он смотрел на нее, и сердце его сжималось от боли. Какой хрупкой она выглядела, кожа была почти прозрачной. Она казалась совершенно беспомощной.

«Что я наделал? — горестно думал Кит. — Я причинил боль двум хорошим женщинам».

Санитары, разинув рты, изумленным взглядом провожали Орхидею, плывущую по больничному коридору. На ней были черные сапожки из змеиной кожи, черные облегающие легинсы и твидовый пиджак на несколько размеров больше. Под пиджаком шелковая кофточка каштанового цвета открывала несколько дюймов ложбинки на груди. Со своей буйной гривой длинных рыжих волос она выглядела соблазнительно и дерзко, будто сошла с обложки журнала «Космо».

— Орхидея… Орхи!

Пичис бросилась навстречу своей экстравагантной дочери.

— Ну, вот я и здесь, — вызывающе объявила Орхидея. — У меня была назначена встреча с независимым продюсером. Он хотел посмотреть мой сценарий и, возможно, предоставил бы мне работу, но я отменила встречу и приехала сюда. По твоему требованию. Ты довольна?

— Ты даже не собираешься спросить, как она себя чувствует?

— Как она себя чувствует?

Пичис схватила Орхидею за рукав и затащила в ближайшую комнату отдыха.

— Я никогда не видела такого упрямого человека, как ты! — с раздражением сказала Пичис. — Если ты намерена злиться на Вэл, хорошо, злись, но только не тогда, когда она больна и нуждается в твоей любви.

— Но она…

— Черт побери, мы чуть не потеряли ее! Разве это ничего для тебя не значит? Еще немного, и ее бы парализовало. Неужели тебе нет до этого дела, Орхидея? Неужели это тебя нисколечки не беспокоит?

Вызывающее выражение сошло с лица Орхидеи, плечи ее поникли. Она опустила глаза.

— Я… мне есть дело, — прошептала она дрожащим голосом. — Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось. Но я все еще ненавижу ее.

— Это самое абсурдное утверждение, какое я когда-либо слышала, — сердито бросила Пичис. Обычная мягкость после напряжения двух последних дней оставила ее. — Ты очень любишь ее… чертовски любишь. Иначе не вела бы себя как совершенная дура. А теперь я хочу, чтобы ты спустилась в магазин подарков при больнице и купила цветы, книгу или еще что-нибудь. Я хочу, чтобы ты пришла туда не с пустыми руками, обняла, расцеловала ее и сказала, как ты любишь ее. Если ты не сделаешь этого и не заставишь ее поверить, то ты принесешь ей больше вреда, чем пользы. И я, черт побери, надеюсь, что ты действительно любишь ее!

— Я… — но тут Орхидея увидела неумолимый взгляд матери и проглотила готовые сорваться слова протеста. — Хорошо, — кротко согласилась она.

Орхидея пришла незадолго до того, как Валентине по расписанию должны были сделать обезболивающий укол, который позволит ей часа полтора побыть в состоянии эйфории.

— Вот, — сказала Орхидея, кинув букет цветов на тумбочку.

— Это мама велела тебе прийти? — Валентина облизала пересохшие губы.

— Ну так что? — пробормотала Орхидея. — Я же пришла, не так ли? Мне пришлось отказаться от важного дела в Нью-Йорке.

Внезапная боль, как выстрел, пронзила спину Валентины. Она оцепенела, как бы превратившись в жесткий столб боли и забыв о присутствии сестры до тех пор, пока не прошла болезненная вспышка. Капли пота появились у нее на лбу.

— Что-то не так? — с тревогой спросила Орхидея.

— Больно, — Валентина взглянула на стенные часы и потянулась к кнопке звонка.

— Не могли бы вы сделать мне обезболивающий укол? — спросила она медицинскую сестру, дежурившую на пульте управления.

— Как только сможем, Валентина, — ответила сестра.

— Обезболивающий укол? — потрясенно переспросила Орхидея. — Очень больно?

— Представь, что в тебя стреляют из огнемета, — пробормотала Валентина. Ее гнев на Орхидею постепенно исчез, на смену ему пришла волна отчаяния, которое теперь часто овладевало ею.

— Настолько плохо? О Боже, — тихо сказала Орхидея.

После ухода Орхидеи Валентина еще несколько раз звонила и просила сделать ей поскорее укол, ее уверяли, что скоро сделают.

Она стиснула зубы и попыталась считать от сотни назад. Но когда дошла до пятнадцати, слезы покатились по ее щекам. Она все еще не могла поверить в этот кошмар. Сильная боль едва смягчалась уколами морфия. Ее постоянно преследовал страх, что ей никогда не станет лучше и она останется полуинвалидом, не способным ни продолжить работу, ни иметь ребенка.

Стук в дверь отогнал приступ жалости к себе.

— Вэл? Вы не спите? Вы прекрасно выглядите.

Этого ординатора она не видела прежде. В своем зеленом больничном халате и с традиционной стрижкой он выглядел как молодой, очень привлекательный врач одной из телевизионных «мыльных опер». У него была ямочка на подбородке, а его рот показался Валентине очень знакомым. Она заставила себя улыбнуться и импульсивно сказала:

— Кажется, я жалею себя — новая плохая привычка.

Он, улыбаясь, вошел в комнату.

— Хотите поговорить?

И вдруг из нее выплеснулось: