«Голубые Орхидеи»

Валентина достала несколько вырезок. «Будет ли Вэл когда-нибудь снова ходить?» — гласил один из заголовков, «Вэл искалечена на всю жизнь», — вопил другой, «Вэл плачет, когда раны дают о себе знать», — сообщал третий.

— Можете оставить их себе, — великодушно сказала сестра-хозяйка, не подозревая об ударе, который только что нанесла. — Я могу достать еще множество, о вас печатают статьи каждую неделю.

— Пожалуйста, я… с меня достаточно. Никаких статей больше, — с ужасом запротестовала Валентина.

Но удар был уже нанесен.

Когда обезболивающие уколы переставали действовать и мысль становилась ясной, она задавала себе неотвратимые вопросы: поправится ли она полностью, будет ли снова танцевать, сможет ли когда-нибудь забеременеть? Она уже знала, что при всей любви к тем радостям, которые дарит ей положение звезды, она больше всего на свете хочет иметь семью и домашний уют.

Три дня спустя доктор Фелдман сказал, что ее хотят снова прооперировать и закрыть свищ, через который просачивается жидкость.

У Валентины упало сердце.

— Разве это необходимо?

— Необходимо предотвратить проникновение инфекции в рану. Не беспокойтесь, это не сложная операция. Через несколько дней вы станете поправляться.

Этим вечером Валентина отказалась от восьмичасового укола. Она лежала в постели и думала. Эти ужасные заголовки в газетах. Ей так хотелось позвонить Орхидее и отвести душу с сестрой — было необходимо разделить с кем-то свои тревоги. Но Орхидея вернулась в Нью-Йорк, только дважды навестив Валентину. Вид многочисленных репортеров, массы цветов, поклонников, заполнивших больничный вестибюль, — все это только нервировало и раздражало ее.

Она не должна рассчитывать на Орхидею.

Наконец Валентина потянулась к телефону и набрала номер автоответчика в квартире Кита на Манхеттене.

— Это автоответчик Кита Ленарда. К сожалению, я не могу подойти сейчас к телефону, но ваше сообщение важно для меня. После сигнала…

Валентина еще долго молча сжимала трубку. Когда она посмотрит правде в глаза? Кит не свободен и не может быть с ней, а она не настолько эгоистична, чтобы разрушить чужую семью ради своих интересов.

Что ей оставалось?

Одиночество.

Она медленно положила трубку, не оставив сообщения.

Час спустя, когда Пол пришел в палату, она сказала ему, что решилась на операцию.

— Вэл, я уверен, они быстро решат эту проблему. Фелдман — ведущий специалист, самый лучший.

— Полагаю, у меня нет выбора, — печально добавила она.

— У тебя есть выбор — у нас он всегда есть. — Пол обнял ее. — Вэл, я буду с тобой в операционной, буду всего в нескольких футах от тебя, — его голос внезапно дрогнул. — Я знаю, прошла всего неделя, но я беспокоюсь о тебе, Вэл, больше, чем просто беспокоюсь. Я… я живу теми минутами, когда прихожу в твою комнату, чтобы поговорить с тобой, коснуться тебя.

Пол склонился над ней. Сначала это был мягкий, нежный поцелуй, постепенно углубившись, он бережно раздвинул ей губы языком.

Она не ощутила ни стремительного наплыва чувств, как при поцелуях с Китом, ни бьющей через край страсти, какую она испытывала с Беном Пэрисом. Это было просто… приятно. Но он так заботлив, напомнила она себе, обхватывая шею Пола руками. От него пахло дорогим, с мускусным оттенком, лосьоном после бритья.

— Да, — пробормотал он. — Так лучше… намного лучше, Вэл. Я хочу быть с тобой и позабочусь, чтобы ты никогда больше не испытывала боли, дорогая, никогда. Я хочу, чтобы ты снова добилась наибольшего успеха. Я помогу тебе во всем.

Орхидея вбежала в тесное старомодное административное здание на Сорок пятой улице, между Шестой и Седьмой авеню, и резко нажала на кнопку пятого этажа.

Пока лифт, покачиваясь, медленно поднимался вверх, она, пробежав пальцами по вьющимся волосам, принялась подскакивать от нетерпения. Морт Рубик, независимый продюсер, проявивший интерес к ее литературному творчеству, нанял ее своим ассистентом и девочкой для поручений.

Сегодня ее первый день работы.

Лифт остановился, и его двери открылись прямо в невероятно маленькую приемную, где едва хватало места для обшарпанного старого деревянного стола, на котором стояли телефон, факс и компьютер. Единственное закопченное окно выходило на рынок Кэлдиэн на Сорок пятой улице. На стенах еще сохранялась первоначальная свинцовая зеленая краска, теперь потрескавшаяся и облупившаяся. «Неужели хозяин не собирается делать ремонт?» — с раздражением подумала Орхидея. Она может получить здесь свинцовое отравление только оттого, что будет глубоко дышать.

Несмотря на отсутствие способностей декоратора, Морт Рубик тем не менее представлял для нее самую лучшую возможность, появившуюся у нее за последнее время. Он был легендой Нью-Йорка — такой же изобретательный, как Вуди Аллен, и упрямый, как бык. Его последняя работа — любовная история о двух строительных рабочих обошла пятнадцать сотен театров, и Марти Гроув в «Голливуд репортер» назвал ее триумфальной.