Голый дикарь из культурной страны

— Не волнуйтесь, ротенфюрер, — безмятежно сказал ун-Энке. — Я хорошо плаваю!

— Смотри, чтобы тебе в член не заползла рыбка, о которой говорил абверовец, — предостерег ун-Грайм. — Придется тогда подаваться в евнухи!

— Сказки! — ун-Энке браво поплыл к еще трепыхающейся птице.

Он не доплыл до нее метра четыре, когда вода вокруг птицы словно вскипела, на мгновение стало видно светлое с желтизной брюхо, в воде скользнула гигантская длинная тень, на спокойной поверхности озера, тревожа листья эйхорнии, расплылись и заплясали круги, а гусь исчез с поверхности воды, словно его и не было.

— О, черт! — ун-Энке повернул назад и яростно замолотил руками по воде, торопясь вернуться к берегу, где стояли товарищи.

Он почти успел, но существо, жившее в глубинах озера, все-таки оказалось быстрее и проворнее человека. Стоящие на берегу люди увидели еще раз огромное длинное желто-белое брюхо, вскипела вода, пронзительно крикнул ун-Энке, до пояса показался из воды и погрузился с головой. Некоторое время среди огромных гладких листьев виден был участок взбаламученной темной воды, потом листья сомкнулись, и даже следа не осталось, указывающего на то, что совсем недавно, минуты назад, здесь разыгралась трагедия.

— Крокодил, — равнодушно констатировал ун-Гиббельн. — Надо же! Кто мог подумать?

— Камрады, не сходите с ума. Мы должны дойти, — сказал ротенфюрер. — Потому что мы знаем то, что не знает никто.

И отряд — теперь уже из трех человек — потянулся по берегу, чтобы дойти до цивилизации и спастись.

Гранату забрал ун-Кугель.

20. СМЕРТЬ ГЕРОЕВ. ФРИДРИХ УН-КУГЕЛЬ

Про ун-Кугеля из личного дела можно было узнать одно — немногословен, надежен и имеет твердый характер. Как и все, он был верен идеалам национал-социализма, окончил Варшавский бюргер, два года практиковался в Освенциме, поэтому ежегодно давал подписки о неразглашении государственной тайны и допрашивался на полиграфе сотрудниками гестапо. Видно, были в Освенциме секреты, которые требовалось сохранить от посторонних. Сам ун-Кугель отмалчивался, на подначки товарищей не отвечал, воевал рассудительно, имел красно-белые нашивки за ранения в Татрах, где войска СС подавляли восстание местного населения, сопротивлявшегося нацификации.

Было ему двадцать четыре года, ун-Кугель занимался штангой, даже участвовал в соревнованиях во время Берлинских игр одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года и занял какое-то призовое место.

Он и в самом деле был немногословен. За все время их марш-броска ун-Кугель едва ли сказал пару фраз. Сам он старался держаться справа от ротенфюрера, чтобы в случае необходимости оказать ему огневую поддержку. Собственно, ничего особенного в том не было, именно так предписывал действовать Полевой устав, но ун-Кугель занял свое место без команды, а это подкупало.

Зато ун-Гиббельн говорил за двоих.

Размахивая руками и припрыгивая при ходьбе, ун-Гиббельн шутил, словно пытался освободиться от недавно пережитого ужаса.

— Жрать хочется, — сказал он во время очередного привала, разглядывая волосатые черные орехи, гроздью свисающие с дерева.

— Мы даже не знаем, съедобные ли они, — заметил Ойген.

— Можно попробовать, — вызвался штурмманн.

— И потом загнуться от отравления, — ротенфюрер был настроен пессимистично. — Хватит играть, Фридрих. Лучше подождем более удобного момента и дичи, вкусовые качества которой нам будут знакомы. Верно я говорю, Болен?

Ун-Кугель коротко кивнул. Он сидел, задумчиво подбрасывая на широкой ладони гранату, и ун-Грайм дал бы многое, чтобы прочитать его мысли.

Есть и в самом деле хотелось.

А природа, словно специально, дразнила их, то показывая округлые длинные рожки неизвестных плодов, то привлекая внимание крупными сочными ягодами на зеленых ветвях незнакомых кустарников. Среди травы что-то кудахтало, пищало, манило своей доступностью.

Ротенфюрер был слишком увлечен поиском дороги в зарослях, поэтому он не заметил, как идущий последним ун-Гиббельн сорвал несколько ягод и бросил их в рот, тут же сморщившись от кислости плодов.

Зато это заметил крепыш ун-Кугель и покачал головой: поведение товарища ему не нравилось: командир прав, и в еде следовало проявлять осторожность. Не все, что красиво, обязательно съедобно. В этом ун-Кугель однажды уже убедился сам. Поэтому он только покачал головой:

— Ох, и дурак же ты, братец!

— Трус никогда не станет арийцем! — ответно усмехнулся ун-Гиббельн.