Голый завтрак

Непутевый жил в постоянном страхе перед эрекцией, так что его доза стремительно повышалась. (Примечание: Это хорошо известная скучная истина, истина печальная и давно набившая оскомину. Каждому, кто плотно подсаживается из-за какого-либо физического недостатка, каким бы он ни был, в периоды нехватки или отсутствия наркоты [а это куда как весело, сами знаете] предъявляется непомерно раздутый, растущий в геометрической прогрессии счет.)

Электрод, прикрепленный к одному яйцу, заискрил, Непутевый проснулся от запаха опаленной плоти и взял наполненный шприц. Он свернулся калачиком и вонзил иглу себе в позвоночник. Вытащив иглу с легким вздохом наслаждения, он осознал, что в комнате находится Ли. Из правого глаза Ли, извиваясь, выполз длинный слизень и вывел на стене надпись радужной липкой грязью: «Матрос в Городе, он скупает ВРЕМЯ».

Я жду у аптеки, она должна открыться в девять часов. Двое мальчишек-арабов катят бачки с мусором вверх, к высокой, массивной деревянной двери в побеленной стене. Пыль перед дверью исполосована мочой. Один из мальчишек катит тяжелые бачки, наклонившись, и штаны плотно прилегают к его тощей юной жопе. Он бросает на меня спокойный, бесстрастный взгляд животного. Просыпаюсь потрясенный, как будто мальчишка был наяву и я пропустил назначенное с ним на сегодня свидание.

– Мы ожидаем дополнительных уравниваний, – говорит Инспектор в интервью Вашему Корреспонденту. – А не то начнется, – Инспектор приподнимает ногу – типично нордическое телодвижение, – кессонная болезнь, разве не так? Хотя мы, возможно, сумеем запастись подходящей декомпрессионной камерой.

Инспектор расстегивает ширинку и принимается искать мандавошек, потом намазывается дегтем, взятым из бочки меда. Ясно, что интервью подходит к концу.

– Вы что, не уходите?! – восклицает он. – Ну что ж, как сказал один судья другому, будь справедлив, а не можешь быть справедливым, будь своеволен. Жаль, не могу употреблять привычные ругательства. – Он поднимает правую руку, испачканную вонючим дегтем.

Чей-то Корреспондент бросается вперед и сжимает в ладонях грязную руку Инспектора.

– Было очень приятно, Инспектор, несказанно приятно, – говорит он, стянув перчатки, скатав их в комок и выбросив в корзину для бумаг. – Представительские средства, – улыбается он.

ХАСАНОВА КОМНАТА РАЗВЛЕЧЕНИЙ

Позолота и красный плюш. Бар в стиле рококо, отделанный розовым черепаховым рогом. Воздух перенасыщен ужасной приторной субстанцией, напоминающей испорченный мед. Мужчины и женщины в вечерней одежде потягивают через алебастровые трубочки многослойные напитки из разноцветных ликеров. У стойки, на табурете, обитом розовым шелком, сидит голый Отщепенец с Ближнего Востока. Длинным черным языком он лижет теплый мед из хрустального кубка. У него гениталии идеальной формы: обрезанный член, блестящие черные лобковые волосы. Губы у него тонкие и лилово-синие, как губки пениса, а глазки пусты и равнодушны, как у насекомого. У Отщепенцев нет печени, и для поддержания жизни они питаются только сладостями. Отщепенец заталкивает на диван стройного белокурого юношу и со знанием дела раздевает его.

«Встань и повернись», – приказывает он телепатическими пиктограммами. Он связывает мальчику руки за спиной красной шелковой веревкой. – «Сегодня мы проделаем все до конца».

– Нет, нет! – пронзительно кричит мальчик.

«Да. Да».

Хуи извергают семя в немом «да». Отщепенец раздвигает шелковые занавески, и на фоне освещенного экрана из красного кремня видна виселица из тикового дерева. Виселица стоит на помосте, украшенном ацтекской мозаикой.

С протяжным «О-О-О-О-ОХ» мальчик падает на колени, обсираясь и обоссываясь в ужасе. Он чувствует теплое говно у себя между ляжками. От мощного прилива горячей крови у него опухают губы и горло. Его тело сжимается, принимая позу эмбриона, и горячая сперма струей бьет ему прямо в лицо. Отщепенец задумчиво моет мальчику жопу и хуй душистой горячей водой из алебастровой миски и вытирает его мягким голубым полотенцем. Теплый ветерок овевает тело мальчика, и его волосы развеваются. Отщепенец подсовывает руку под грудь мальчика и поднимает его на ноги. Потом, схватив его за локти связанных рук, толкает вверх по ступенькам – и под петлю. Он стоит перед мальчиком, держа петлю обеими руками.

Мальчик смотрит Отщепенцу в глаза, бессмысленные, как обсидиановые зеркала, лужи черной крови, «упоительные дыры» в стенах туалетов, грозящие прищемить Последнюю Эрекцию.

Старый мусорщик с лицом тонким и желтым, как китайская слоновая кость, трубит тревогу в свою помятую трубу и будит сутенера-испанца, спавшего с сухостоем. Наступая в пыль, дерьмо и на помет мертворожденных котят, пошатываясь, идет на улицу шлюха с тюками недоношенных эмбрионов, рваных презервативов, окровавленных котексов и говна, завернутыми в яркие цветные комиксы.