Гомер

б) Аполлон и Артемида. Аполлон у Гомера, в противоположность ходячим представлениям о нем, один из самых страшных, злых и аморальных демонов. Его хтонизм прямо бьет в глаза при чтении Гомера. То он насылает чуму на ахейцев и шествует "ночи подобный" (Илиада, I, 43–53). То он подкрадывается сзади к Патроклу и оглушает его насмерть (XVI, 789–795, 849). То он глумится над Ахиллом, издевательски обманывая его перед поединком с Гектором (XVI, 600–605) и тем вызывая у Ахилла беспощадную критику своего поведения (XXII, 15–20). Гера называет его "другом нечестивцев и всегда вероломным" (XXIV, 55–63). Это именно он дает лук Пандару (II, 827), и именно он вместе с Артемидой внезапно умерщвляет своими стрелами ни в чем не повинных людей (XXIV, 758 слог, Одиссея, III, 279–281, VII, 64 слог, VIII, 226–228, XV, 409–411). Это именно он с Артемидой убивает детей Ниобы (Илиада, XXIV, 603–607). Артемида тоже является убийцей Ариадны (Одиссея, XI, 324 слог), матери Андромахи (Илиада, VI, 428), Ориона (Одиссея, V, 122–124) и некоей женщины в вымышленном рассказе Одиссея (XV, 477–479). Аполлон и Артемида являются у Гомера прежде всего богами смерти и вероломного убийства. Как отличны эти гомеровские персонажи от позднейших общепризнанных красавцев!

в) Афина Паллада и Арес. Афина — совоокая. Значит, когда-то она сама была совой. Когда она вступает на колесницу Диомеда, то эта последняя трещит под огромной тяжестью богини (Илиада, V, 837–839). Кричит она вместе с Ахиллом на троянцев так, что те отступают только от одного этого крика (XVIII, 214–224). Одним своим дыханьем она отподит копье Гектора от Ахилла (XX, 438), в сражении она пользуется непобедимой эгидой, шкурой когда-то вскормившей Зевса козы, или других мифических существ (II, 446–449). Диким хтонизмом веет от изображения этой эгиды Афины (Илиада, V, 738–742):

Плечи себе облачила эгидой, богатой кистями,

Страшною; ужас ее обтекает венком отовсюду,

Сила в ней, распря, напор, леденящая душу погоня,

В ней голова и Горгоны, чудовища, страшного видом….

Страшная, грозная, Зевса эгидодержавного чудо.

Титанически-киклопический характер Афины особенно выступает в "Илиаде" в сравнении с "Одиссеей", где она суетится около Одиссея на манер любвеобильной матери. Это, конечно, не мешает тому, чтобы Афина Паллада превращалась и в разных людей (I, 105, VII, 19 слог, XIII, 221 слог, XXII, 205 слог, XXIV, 502 слог), и в ласточку (XXII, 239 слог), и потрясала эгидой над женихами (297 слог), и летала по воздуху на своих крылатых сандалиях (I, 96–98), и избивала своим копьем неугодных ей героев (99-101), и проделывала магические операции для украшения Одиссея и Пенелопы.

Арес — одна из самых красочных фигур гомеровского эпоса. Из всех олимпийских богов — это наиболее дикое существо, несомненно, негреческого происхождения, очень плохо и слабо ассимилированное с олимпийской семьей. У Гомера он, конечно, уже сын Зевса. Но это явно позднейший мотив, продиктованный постоянным стремлением эпоса объединять в одно целое греческие и негреческие элементы мифологии. На самом деле это максимально-хтонический демон на Олимпе. И это не только бог войны, самой безобразной, самой беспорядочной и самой бесчестной войны, но прежде всего и сама война, само сражение или поле сражения. "Завязать сражение" — "завязать Ареса" (Илиада, II, 381). Когда хотели сказать "прекратить войну", говорили "прекратить Ареса" (XIII, 630). Вместо "безумствовать на войне" говорили "безумствовать от Ареса" (IX, 241). "Плясать Ареса" — с особенным пылом сражаться в битве" (VII, 241). "Тягаться (или судиться) ради (для) Ареса" — это сражаться двум войскам (II, 384, XVIII, 209). Самая битва называется "делом Ареса" (XI, 794). Арес отождествляется с копьем (XIII, 442–444) и даже раной (567–569). В выражении "битва Ареса" (II, 401) родительный падеж "Ареса" едва ли является просто genet. possessivus. Скорее это какой-то genet. originis, или materiae, или explicativus. "Руки Ареса" (III, 128) есть тоже, конечно, не что иное, как война. Во время сражения Ареса насыщают кровью (V, 289, XXII, 267). Вот почему и Афина (V, 32) и Аполлон (456) называют его "запятнанным кровью". В столь высоко развитом поэтическом языке, каким является язык Гомера, все подобного рода выражения обыкновенно толкуются как простая метонимия. Но уже не раз указывалось, что это гораздо больше, чем метонимия, что это есть воскрешение страшных воспоминаний о диком прошлом, когда действительно демон войны не отличался от самой войны и когда само сражение понималось как дикое демоническое предприятие, а может быть, даже и священнодействие. Для нас это, несомненно, хтонический корень олимпийской мифологии, потому что эта последняя в лице Зевса в крайне резких выражениях осуждает всю эту дикость войны для войны (V, 889–898).