Гон спозаранку

— Может быть, в душе я простая провинциальная девочка, — сказала Сильвия, — но вот я листаю этот проспект и вижу все эти здания, названые в честь Римензелов, а потом заглядываю на последнюю страницу и вижу, сколько сотен тысяч долларов Римензелы жертвовали на стипендии, и невольно начинаю думать, что люди, носящие фамилию Римензел, имеют право на малюсенькие привилегии.

— Я хотел бы предупредить тебя самым решительным образом, — сказал доктор Римензел, — что ни о каких привилегиях, ни о каких поблажках для Эли ты просить не будешь. Ни о каких.

— Но я и не собиралась, — сказала Сильвия. — Почему ты всегда ждешь, что я обязательно поставлю тебя в неловкое положение?

— Ничего подобного, — сказал он.

— Но ведь я могу думать то, что думаю?

— Если это тебе так необходимо…

Да, необходимо, — нераскаянно ответила она и с интересом наклонилась над чертежами. — По-твоему, эти комнаты им понравятся?

— Кому «им»?

— Африканцам, — сказала она, имея в виду тридцать мальчиков из разных стран Африки, которых по просьбе государственного департамента только что приняли в Уайтхилл. В связи с этим и расширялся спальный корпус.

— Эти комнаты вовсе не предназначены именно для них, — сказал доктор Римензел. — Они не будут жить отдельно.

— О! — Сильвия задумалась, а потом добавила: — А может так случиться, что Эли будет делить комнату с кем-нибудь из них?

— Вновь поступающие тянут жребий, кому с кем жить, — сказал он. — Все это есть в проспекте.

— Эли! — окликнула Сильвия.

— А? — сказал Эли.

— Как тебе, понравится жить в одной комнате с африканцем?

Эли вяло пожал плечами.

— Ничего? — переспросила Сильвия.

Эли снова пожал плечами.

— Наверное, ничего, — сказала Сильвия.

— Тем лучше для него, — сказал доктор.

«Роллс-ройс» поравнялся со стареньким «шевроле», у которого задняя дверца была для верности прихвачена бельевой веревкой. Доктор Римензел скользнул взглядом по человеку, сидевшему за рулем этого рыдвана, и вдруг с радостным восклицанием приказал Бену Баркли ехать рядом с «шевроле». Потом он перегнулся через Сильвию, опустил стекло и крикнул:

— Том! Том!

Древний «шевроле» вел уайтхиллский одноклассник доктора. На нем был уайтхиллский галстук, и он весело помахал им доктору в знак приветствия. А потом показал на сидевшего рядом с ним симпатичного мальчишку и с помощью гордых улыбок и кивков дал понять, что это его сын, которого он везет в Уайтхилл.

Доктор Римензел указал на трепаный затылок Эли и с помощью сияющей улыбки объяснил, что он едет туда же с той же целью. Перекрикивая вой ветра, они договорились пообедать вместе в «Остролисте», гостинице, чье назначение состояло главным образом в том, чтобы обслуживать посетителей Уайтхилла.

— Ну хорошо, — сказал доктор Римензел, обращаясь к Бену Баркли. — Поезжайте.

— Знаешь, — сказала Сильвия, — кому-нибудь следовало бы написать статью… — И, обернувшись к заднему стеклу, она посмотрела на старую машину, которая тряслась уже далеко позади. — Нет, правда.

— О чем? — спросил доктор.

Он заметил, что Эли впереди ссутулился.

— Эли, — сказал он резко. — Сиди прямо! — И вернул свое внимание Сильвии.

— Как-то принято считать, что частные школы — это приют снобизма, что в них могут учить своих детей только богатые люди, — объяснила Сильвия. — Но это же неправда!

Она полистала проспект и прочла:

— «Уайтхиллская школа исходит из следующей предпосылки: невозможность оплатить полную стоимость уайтхиллского образования никому не должна служить препятствием для поступления в школу. Согласно с этим принципом приемная комиссия отбирает ежегодно из примерно 3000 кандидатов 150 наиболее одаренных и достойных учеников, независимо от того, могут ли их родители полностью внести 2200 долларов, составляющие плату за обучение. И нуждающиеся в финансовой помощи получают ее в надлежащих размерах. В некоторых случаях школа даже оплачивает гардероб и транспортные расходы ученика».

Сильвия покачала головой.

— По-моему, это изумительно. Но как мало людей отдает себе отчет в том, что сын грузчика может поступить в Уайтхилл.

— Если он достаточно одарен, — сказал доктор.

— И этим он обязан Римензелам, — с гордостью произнесла Сильвия.

— А также многим другим, — сказал он.

Сильвия опять начала читать вслух:

— «В 1799 году Эли Римензел положил основание нынешнему Стипендиарному фонду, подарив школе земельный участок в Бостоне площадью в сорок акров. Двенадцать акров этого участка все еще принадлежат школе и оцениваются в настоящее время в 3 000 000 долларов».

— Эли! — сказал доктор. — Сиди как следует! Что это с тобой?

Эли выпрямился, но тут же вновь начал оседать, точно снеговик на адской сковородке. У него была веская причина для того, чтобы оседать, раз уж ни умереть на месте, ни исчезнуть он не мог. А объяснить, в чем дело, у него не хватало духа. Оседал же он потому, что его не приняли в Уайтхилл. Он провалился на вступительных экзаменах. Родители ничего об этом не знали, потому что Эли первым увидел среди утренней почты конверт с ужасным извещением и разорвал его на мелкие клочки.