Гон спозаранку

— Я сказал, пусть он помолчит. — И лейтенант подумал о том, что война так милосердна. Глядя на всех этих мертвых парней, он думал о том, что призванные из запаса никогда не поступили бы так. И еще он думал о том, что на этой войне все дозволено, поэтому нет ничего заслуживающего прощения. И еще он подумал об ушах, за которыми охотился Клэнси. А также о том, что человек может читать, читать и читать, думать и думать и при всем этом оставаться злодеем. И еще он подумал о том, что злодеев не существует — существуют одни лишь войны. — Если фотографы закончили, укладывайте тела в мешки, — сказал он.

А потом снова воцарилась тишина в этих проклятых джунглях; ужасающее суровое предостережение, угроза возмездия Азии белым пришельцам.

«Все это абстракция, — подумал лейтенант. — Бояться следует лишь одних вьетконговцев; больше того, бояться надо самих себя. Надо бояться одного лишь Клэнси. А Клэнси мертв».

— Когда обнаружите отдельные части тела, — сказал лейтенант, — старайтесь, чтобы они подошли друг к другу. Собирайте части одного тела в один мешок. И при этом не забывайте, что у человека всего лишь две руки, две ноги и одна голова. Мне не хотелось бы обнаружить в одном мешке две головы.

«Клэнси мертв, — подумал лейтенант, — но совершенные им преступления продолжают жить. То же было с Кастером. Тот также стремился уничтожать деревни и истреблять туземцев. Послушай меня, — лейтенант мысленно обратился к Клэнси, — не все время я торчал в частях переподготовки. Иногда я бывал в библиотеках. То, что ты творил во вьетнамских деревнях, не новость. Охота за ушами не новость. Послушай, Клэнси, что говорил лейтенант Джеймс Коннорс после резни индейцев в Сэнд Крике: «…На следующий день я не мог найти ни одного мужчины, женщины или индейского ребенка, которые не были бы скальпированы нами. Многие тела были изувечены самым чудовищным образом. Были вырезаны половые органы мужчин, женщин и детей. Я видел одного из наших, который нес эти трофеи на высоко поднятой палке. Некоторые отрезали женские половые органы, груди и выставляли их напоказ…» Не думаю, чтобы тебе удалось переплюнуть все это, Клэнси. Не думаю, что война с тех пор сильно изменилась. Не думаю, что твоя коллекция ушей может перекрыть все это, Клэнси».

— Что случилось, лейтенант? — сказал корреспондент.

— Ничего не случилось, — сказал лейтенант. — Я задумался.

— Этот человек скончался, — сказал врач, указывая на негра.

— Положите его в мешок, — сказал лейтенант.

— О чем ты думаешь? — сказал корреспондент.

— Меня выворачивает наизнанку.

— Ты видел когда-нибудь такое паскудство?

— Нет, такого паскудства я не видел никогда, — сказал лейтенант, отчетливо произнося слова, так, словно корреспондент записывал каждое слово в отдельности. — Такого паскудства я не видел никогда. За всю свою короткую жизнь я никогда не видел такого паскудства. Нет, я никогда не видел такого паскудства, — именно этих слов ты ждешь от меня?

— Успокойся, — сказал корреспондент.

— О'кэй, — сказал лейтенант. — Прошу прощения, — А потом лейтенант услышал какой-то звук. Это был звук снаряда, досылаемого в орудие где-то в джунглях. Лейтенант слишком часто слышал такой звук. Затем звук выстрела, когда вражеский снаряд вылетает из ствола. Затем вой приближающегося к ним снаряда. Симфония. Музыка Вьетнама.

— Берегись! — лейтенант заорал во все горло. Берегись? Чего? Где? Почему? Снаряд попал прямо в их вертолет, и вертолет взорвался, превратился в оранжевый столб огня, вознесшийся в джунглях.

— Загородиться телами убитых. Попытайтесь окопаться! Используйте тела как укрытие! — орал лейтенант. Потом он тихо сказал корреспонденту: — Прости, что я втянул тебя в эту…

— Нет, не ты, — сказал корреспондент.

— Попытаюсь вызвать по радио спасательный отряд.

— Попытайся, — сказал корреспондент.

Перевод Ф. Лурье

Роналд Фэр

Я И КРАСНЫЙ

У нас с Красным квартирёнка на двоих. Две комнаты в районе Черт-те-нигде, мы вселились сюда два года назад и никуда, я думаю, перебираться не будем, пока не повысится квартирная плата или пока наш дом не сломают, чтобы проложить тут какой-нибудь проспект. Тому, кто любит древние развалины и жизнь без излишеств, наш район понравится. Было у нас, правда, одно излишество — кошка, да крысы ее быстренько выжили. Раньше мы иногда убирались в квартире, так ведь потом опять все зарастает грязищей, ну и нечего зря стараться.

Помнится, когда мы сюда вселились, то попытались избавиться от всякой нечисти и вечерами, прежде чем залезть в кровати, рассыпали по полу «Черный флаг», но нашим соседям это явно не понравилось, и они пообещали выкинуть нас из дома — за нарушение тараканьего равновесия и аристократизм. Нам вовсе ни к чему было ссориться с соседями — мы подчинились демократии и привыкли к тараканам. Только вот жрать мы их еще не привыкли. Вообще-то, мы жрем все, что попадается, но этих склизких тварей — не можем.