Гончие Лилит

Боунс оглядывается и смотрит на меня торжествующим взглядом короля, который только что взошел на престол. За его спиной Фиона выделывает какие-то немыслимые па, размахивая бутылкой шампанского, невесть как материализовавшейся у нее в руке. И я сажусь на кровати, как королева на троне, прижав ладони к пылающим щекам.

Мы все тонули так долго, что уже достигли дна. И глубже уже некуда. Можно только оттолкнуться пятками от морского ложа и начать обратное движение – к поверхности.

Эпилог

Акции «Мальтезе-медикал» сильно упали в цене после исчезновения ее генерального директора, и их скупил какой-то индийский предприниматель, владелец сети частных клиник. С тех пор я всего пару раз была в Бостоне и не знаю, как сложились судьбы девушек из «Клуба странных шуток». Лишь однажды я встретила Брук на парковке одного лос-анджелесского кафе. Та садилась в роскошный кабриолет бирюзового цвета, придерживая подол шелкового платья. Похоже, гончим не суждено умереть в нищете. Как человеку с ружьем не суждено остаться голодным.

– Брук! – окликнула я ее уже в тот момент, когда ее спутник завел мотор, и машина двинулась к выезду.

Она обернулась и послала мне ослепительную улыбку, как только узнала. А потом подмигнула и прижала палец к губам, словно говоря: «Я помню тебя и помню, кем мы были, но нам не о чем говорить». И бирюзовая машина исчезла, влившись в поток на автостраде.

Все правильно. Скрывайся от тех, кто знает твои секреты.

– Кто это? – спросил Боунс, взяв меня за руку.

– Одна из гончих.

– Одна из тех, с кем вы наживались на чужом… кхм… добре? – ухмыльнулся он.

Мне кажется, он все еще не верит до конца во все мои истории. Может быть, это и к лучшему.

* * *

Чувства юмора у судьбы таки не отнять. Вопреки моим предположениям, на мне не костюм Микки Мауса, не акваланг и не лошадиная сбруя. А кое-что совершенно немыслимое! То, в чем я себя уж точно представить не могла. Ступаю по газону, приподняв кружевной подол и сжимая в руке цветок кувшинки, – туда, где у алтаря стоит мой король в черном фраке и белоснежной рубашке. У меня подкашиваются ноги и замирает сердце от одной его улыбки. Не представляю, что со мной будет, когда он возьмет меня за руку и поднимет фату, открывая мое лицо…

И еще звучит музыка.

Кажется, мы с ней сможем подружиться. Как-то Гарри сказал мне: «Что если музыка не убивала и не сводила с ума твоих родителей? Что если она пыталась спасти их? Умирающий человек хватается за кислородную маску. Но, если он все-таки умирает, это ведь не значит, что виноват кислород».

Я до сих пор это осмысливаю. Но в любом случае, музыка уже не угнетает меня так сильно. Я люблю сидеть рядом с Гарри, когда он играет на гитаре или подбирает мелодию на клавишах. Люблю запах нотной бумаги и особенное выражение, появляющееся на его лице, когда муза целует его в висок. С ней единственной я готова делить его.

* * *

Она такая крохотная… Глаза Боунса и его губы. И почти не плачет. В отличие от папочки. Фиона прислала брату ящик успокоительного. Его отец – коробку дисков с кельтской релаксирующей музыкой. Я так смеялась. А миссис Даллас выразила готовность провести пару сеансов психотерапии. Такого взволнованного отца небо еще не видело.

* * *

Эрин[59] Элизабет Оушен карабкается на согретую солнцем мраморную плиту – ей не терпится залезть на самый верх и оглядеть окрестности с высоты надгробного камня.

– Ноты, – говорит она, постукивая палочкой по надписи «Оливия Оушен».

– Буквы, – поправляет ее Боунс, блаженно улыбаясь.

– Буки, – соглашается Эрин. Она всегда с ним соглашается.

Я сижу рядом, на мягкой траве, и не свожу с них глаз.

Завтра полосы газет будут пестрить фотографиями папарацци, на которых скандальный Сэм Оушен посещает могилу дочери со своей новой семьей. Может быть, и вы увидите эти фото, если выйдете в обеденный перерыв из офиса и купите газету. Русоволосая девушка с короткой стрижкой, почти сливающаяся с пейзажем в своем зеленом платье, – это я. Высокий широкоплечий мужчина, весь в татуировках и кошмарной дизайнерской футболке, неизменно поворачивающийся задницей к камерам папарацци, – это Боунс. Патрика и Сэйнта вы узнаете сразу – рыжие, лохматые, дурашливые псы, наводящие страх на здешних кузнечиков. А трехлетняя малышка в желтом платье с дерзко вздернутым носом и русыми косичками – это Эрин, наша дочь.

И если вы будете разглядывать снимки особенно тщательно, то наверняка заметите кое-что еще. О чем я точно раньше не упоминала. Татуировку на моем предплечье – на той руке, которой я обнимаю Эрин каждую ночь. Я не религиозна и не верю в талисманы, но, однажды провалившись к демонам в преисподнюю и чудом выбравшись оттуда, я хочу носить на себе какой-нибудь священный знак. «In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti», – вывел на латыни татуировщик у меня на руке, пока Гарри кормил Эрин мороженым в соседнем кафе.

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

И во имя всех, кто находит в себе силы бороться со своими демонами.

От автора