Я вошёл не в ту дверь. В зрительном зале было темно, фильм уже начался. Бренчало расстроенное пианино, немногочисленные зрители хрустели чипсами и попкорном. Я за-медлил шаг. На экране разворачивалось чёрно-белое немое действо. Взглянув на него, я забыл, как дышать. Орды механической саранчи — утрированно игрушечной, жутковато-нелепой, карабкались на огромного пса. Пёс же, напротив, был живым, хоть и гигантским, выше домов. На груди у него скрещивались ремни проклёпанной кожаной сбруи, под шерстью перекатывались титанические мышцы. Морду скрывала чёрная полумаска, но я узнал его. Это был Жерар. Он с безмолвным рыком размахивал железной опорой ЛЭП, отбиваясь от насекомых. За каждый взмах он убивал тысячи, но тварей были миллионы. И они всё прибывали. Вскоре Жерар стоял в копошащейся груде по пояс — будто в муравей-нике. И тут в кадр вступила паучиха. Изящная как оса, глянцево-чёрная, с высокими тонкими ногами и бледным узором на спинке. Паучиха была значительно меньше пса, но увидев её, он бессильно выпустил из лапы оружие и содрал полумаску. На экране появилась украшенная виньетками надпись: «Гигантский терьер сдаётся царице пауков Клеопатре!». Пианино забренчало тревожно, а в следующий момент простыня экрана лопнула, и ставшая объёмной саранча хлынула в зал. Зрители дико закричали. В темноте, сжатые рядами кресел, они были обречены. Я попятился, споткнулся о ступеньку, и упал. В тот же момент надо мной промелькнула исполинская собачья лапа, зацепила когтем за шкирку и вышвырнула из зала. Пробив дверь, я влетел в крошечную комнатку со скошенным по-толком и шлёпнулся на узкую кушетку.
За окном едва брезжило. Дверь стояла нараспашку, но за ней было ещё темнее — свет в коридоре не горел. На ближнем подоконнике сидел какой-то человек в чёрном облегающем комбинезоне. Обычно в них расхаживают киношные ниндзя и вполне реальные бойцы Опричной Когорты. Чаще всего это соколы из Дикой Сотни, отвечающей за физическое подавление всяческой нечисти. В скобочках надо отметить, что каждый из опричников ДС схарчит на полдник пяток ниндзя и фиг подавится.
— Проснулся, арестант? — сказал опричник голосом моего отца. — Тогда вставай. Нас ждут великие дела.
— Откуда ты здесь?
— Оттуда. — Он махнул рукой за спину. Потом соскочил с подоконника, подошёл к кушетке и бесцеремонно сдёрнул с меня одеяло. — Шевелись, Паша.
Я сел и потянул краешек одеяла на себя.
— Во даёт! — Отец хохотнул. — Папки стесняешься?
— Какой, на хрен, папка? Мне пока никто результатов ДНК-экспертизы не показывал. Так что ты для меня всё ещё чужой человек, лейтенант Стукоток.
— Уже капитан. И не Стукоток, а Иванов.
— Замуж вышел что ли?
— Ох, и язва ты, Паша! Между прочим, это наша с тобой настоящая фамилия.
— Моя фамилия Дезире. И менять её я не собираюсь.
— Ну ещё бы! — процедил отец. — Такую насквозь благородную, такую утончённо французскую — да на русскую посконину…
— Сам знаешь, что причина не в этом.
— Ни лешего я не знаю. Ладно, диспут о генеалогии отложим до более подходящего времени. Подними-ка руку. — Он снял с пояса монтажные кусачки. — Правую.
Я поднял руку, отец быстро перекусил дужки у замков. Панцирь с грохотом полетел в угол.
— Одевайся.
Он ногой подвинул ко мне объёмистый полиэтиленовый пакет. В пакете оказалась моя одежда и обувь — всё, что я оставил под деревом. Не было только «беретты» с перламутровыми накладками.
— Что ты там шаришь? Пистолет я забрал. Не хватало ещё тебе схлопотать срок за ношение огнестрельного оружия.
Одевшись, я поколебался, но всё-таки решился и протянул ему ладонь.
— Спасибо… батя.
— На здоровье, сынку. Меня, между прочим, Владимиром Васильевичем зовут. Тоже, поди, не знал?
К щекам прилила кровь. Я помотал головой. Что я вообще о нём знал? Только то, что мама рассказывала. А она не очень-то любила на эту тему распространяться. Ну, был та-кой молодец. Вроде меня, тоже умел сквозь стены проходить. Воспользовался этим, обманул ее, да и смылся. Вот и вся история. Сам я впервые встретил его совсем недавно, при похожих обстоятельствах. Тогда он вытащил меня из очень неприятного места. И вот опять…
— Ладно, не бери в голову. Если готов, пошли, — сказал он.
— Готов. А где хозяева?
— Отсутствуют. Причём без уважительной причины.
— Повезло скотам, — сказал я. — Жаль.
— Ты меня прямо каким-то монстром считаешь, — с усмешкой сказал он.
— Да не тебя. Себя. Я бы им точно армагеддец устроил. Повелители, блин, кабанов и тараканов… Хотя и ты хорош. Как вспомню паучка Ананси, в которого перекидываешься, заикаться начинаю!
Отец довольно гоготнул и похлопал меня по плечу.
— Слушай, бать, а ты как проведал, что твой злополучный отпрыск томится в плену?
— Скоро узнаешь.
Мы вышли на крыльцо. В нескольких шагах перед нами, туго натянув цепи и почти соприкасаясь носами, застыли, словно на стоп-кадре, стоящие на задних лапах овчарки. Пасти у них были оскалены, все до единой мышцы напряжены, глаза пылали смертельной ненавистью. Несмотря на скульптурную неподвижность, они прямо-таки воплощали стремление убивать.