Гонки на выживание

И тут Олег понял, что заставило длинноволосого отступить во тьму. Из-за поворота, озираясь, торопливо вышел тот высокий в спортивной кепочке, но пистолета в его руке уже не было. Встревоженно оглядываясь, но уже не таясь, он быстро проследовал к стоянке россиян, и его тотчас обступили, возбужденно размахивая руками, несколько человек.

Длинноволосый, по-прежнему не замечая наблюдателя, быстро зашагал в том же направлении к стойбищу россиян. Это шел он, несомненно, но приметных длинных волос на его голове уже не было… — А… ч-черт! — тряхнул головой Олег. — Скинули паричок… А бывший длинноволосый беспрепятственно оказался внутри ограждения у российских автомобилей, подошел к человеку в кепке и о чем-то торопливо заговорил с ним. Тот кивнул и вместе с двумя или тремя механиками тут же шагнул куда-то в сторону и скрылся в темноте.

Оставшись один, пришедший обошел техничку, сунулся под нее, быстро вытащил пакет из-под заднего моста, стремительно вернулся с ним обратно в фургон, пробыл там не больше десяти секунд и снова оказался снаружи, но уже с пустыми руками.

Потом устремился туда, куда ушли остальные. Но двигался уже неспешно, расслабленной, ленивой походкой.

А тот, что все это время следил за ним, пошел в сторону от российского лагеря и пропал за машинами.

Артиста крепко держали двое. В лицо ударил, ослепив, луч яркого фонаря. Он уже понял — угодил в руки туркменской службы безопасности.

— Ай-яй-яй, как нехорошо! — прозвучал рядом укоризненный голос с сильным акцентом. — Совсем нехорошо. Такой молодой, такой красивый… — Вы не имеете права! — возмутился Артист. — Я российский журналист! Вот мои документы. Пожалуйста, убедитесь!

— Какой российский журналист, почему российский журналист? Все журналисты вон там, в лагере. А это зачем? — Рука говорившего постучала по биноклю.

Ослепленный лучом фонаря, Артист слышал только голос. Его трясло от досады и нетерпения. В любую секунду там, внизу, все могло измениться. «Вот вляпался,думал он. — Хотя по-своему они, конечно, правы. Не придерешься».

Выкручиваться надо было как можно скорей и без международных инцидентов.

Тем более что «зажигалка» в кармане рубашки раз за разом оживала и начинала трепетать.

— Сейчас все объясню, — лихорадочно импровизировал Семен. — Мы тут жили, когда я был мальчишкой, в Красноводске. Двадцать лет не был здесь, понимаете? А на рассвете выезжать. Когда еще окажусь? Решил пройтись немного, найти свой дом… — На улице какой жил? — спросил из-за спины один из тех, что заломили ему руки.

— На улице Ленина, — без запинки отрапортовал Семен. — Улица Ленина, дом три… — Вот интересно! — воскликнул человек. — Дом три. А я жил — дом пять. Только не помню тебя.

— Какое там помнить, — махнул рукой Семен. — Мы же мальчишками были. Да и жили мы тут недолго.

— В школу какую ходил?

— Какая школа, мне пять лет было, — удивился Семен. — Ну и пошел посмотреть…продолжил он.

— А зачем ночью?

— Так днем некогда было, работал. Никто же не сказал, что ночью нельзя…Семен улыбнулся, постаравшись вложить в улыбку все свое обаяние. — Туркмены добрый народ, — сказал он с легким укором, — так у меня с детства в памяти отложилось. Столько лет мечтал сюда попасть, вот и попал… Ладно, ведите меня куда хотите! Будет скандал, кончится плохо для вас, не для меня. Ваш мудрый президент, великий и славный туркмен-баши, ведет свободный Туркменистан дорогой мира и сотрудничества. Так неужели вы хотите помешать своему президенту?

— Хи-итрый… — засмеялся человек.

— Нет, я не хитрый, — с пафосом воскликнул Семен. — Меня незаслуженно оскорбили и обидели. Я шел по улице, и на меня напали! Ну что же, что же вы не ведете меня? Ведите!

Но они почему-то не двигались, заговорили по-туркменски.

«Хороший знак… — подумал Семен. — Советский человек остается советским. И ничего с этим не поделаешь».

— Вы лучше приезжайте ко мне в Москву, — сказал Семен, — посидим как друзья, над этим случаем посмеемся. Закон, конечно, есть закон. Я понимаю вас прекрасно.

Чтоб вы были спокойны, надо разобраться… Он все-таки знал таких людей. Везде и всюду они мыслили одинаковоповиновение гасило их рвение. Покорный им вызывал лишь скуку.

— В Москву — хорошо… — сказал один из них и вздохнул.

— Вот, пожалуйста, — Семен достал и протянул паспорт, — записывайте адрес.

Но адрес они переписывать не стали. Или просто не успели: внизу, в лагере, вдруг хлопнул выстрел и со всех сторон послышался разноголосый собачий лай.

— Слышишь? — сказал старший. Он поднес к губам рацию, отдал какой-то приказ по-туркменски и снова повернулся к Семену. — Стреляют! Кто стрелял? Зачем стрелял? Не знаешь, да? Слушай — зачем адрес? Мы сейчас другое запишем,засмеялся он, — почему ты в райкоме партии жил? Как мальчик в райкоме жил? Вот объяснишь — и проводим тебя в ваш лагерь, как дорогого гостя… «Эх… — подумал Артист. — Кажется, влип-таки я с этой проклятой улицей Ленина!»

— Ну ладно, ладно, шучу… — ласково сказал старший. — Может, я забыл? Может, не райком был? А?