Гонки на выживание

— Мужики! — не находя других слов, промычал Трубач. — Нет, ну вы вообще, мужики… — Так куда летим? — на миг оторвался от дороги Боцман. — Командир, прошу целеуказания!

— Давай крути, — усмехнулся Сергей. — Сейчас в «Новоарбатский» — закупим провиант. После — за город и на Калужское. Есть одно тихое место… Еще через два часа их «джип» быстро катил от Москвы по направлению к Калуге по иссиня-черному накатанному шоссе. Уже вечерело и предзакатное небо начинало отливать золотистым металлом.

— Ну как, больной? — толкнул Док плечом сидевшего рядом Трубача. — Подправили тебе нервишки?

— Да теперь вроде нормально. Сгруппировался.

— Стало быть, кошмары больше не мучат и топиться не тянет, — заключил Артист. — И что это ты надумал, правда?

— Ладно, брось, Семен, — покачал головой Перегудов, — от такого срыва никто из нас не застрахован. Все мы не из железа.

— Хорошо хоть, мне позвонил, — сказал Док. — А то так и валялся бы один, бедняжечка. Знать бы не знали про твои дела.

Мчались по трассе, смеялись, сообщали друг другу разные новости. Все вместе не собирались давно, месяца три. Разнесла житуха, растащила по углам.

Уже переодетый во все гражданское — в новые синие джинсы, красную рубашку с белым орлом и легкую черную куртку с капюшоном на «молнии» (заехали по дороге в магазин «Русский Великан», приодели товарища), • — Николай преобразился, словно помолодел и окончательно смахнул с себя нервную хворь.

Но, узнав об утренней победе и выигрыше Боцмана на гонках, помрачнел и отвернулся к притемненному стеклу.

— Ты чего это? — пихнул его в бок Муха. — Завидно, что ли?

— Вот-вот, — не обернувшись, кивнул Трубач. — Оттого я и в больницу залетел.

Одни в Чечне этой легли ни за что, а какие-то отморозки в это самое время такие турниры затевают… — Слышишь, Боцман? — спросил Артист.

Хохлов не ответил. Он молча гнал тяжелую скоростную машину, все прибавляя ход.

— Ладно, не слушайте меня, — словно извиняясь, повернулся к ним Трубач.Видно, перекололи меня там, в дурдоме этом. О высшем смысле заговорил. Это уж надо полным психом быть. И снова пошел нормальный мужской треп. Когда промахнули тридцатый километр, Артист-Злотников наклонился к уху Сергея:

— Слушай, капитан, ничего не чуешь? По-моему, нас ведут.

— Да ты что?! — Пастухов бросил острый взгляд в зеркало заднего вида. — С каких щей?

— А с каких щей, — в тон ему спросил Артист, — нас все-таки собрали тут всех, причем в этот самый день? Ведь они, сдается, все знают — имена, адреса… — Ты кого-то конкретно приметил? — нахмурившись, спросил Сергей.

Оба оглянулись. За ними тянулась нескончаемая вереница машин — чуть не до самого горизонта. Слежки в таком караване углядеть было невозможно.

— Ну так что? — спросил Пастух. — Кто, где?

— Сам не въеду никак, — пожал плечами Семен. — Просто чувствую все время глаза чьи-то… А кто, откуда… Еще утром на этих гонках почуял и там, у больницы… И после, когда из «Новоарбатского» выходили… — Э-э, брат, — нарочито беспечно улыбнулся Пастухов. — И ты туда же? Никак,кивнул он в сторону Трубача, — от Николы заразился?

Но никакой беспечности ни в глазах его, ни в лице не читалось. Видно, и его заботило то же, что и остальных. Всех, кроме Трубача.

— А пес его… Может, и мнится, — ответил Артист и снова уставился на бегущий навстречу асфальт.

Но Сергей знал: в таких делах Артист не давал промашки. Была в Злотникове какая-то необыкновенная чуткость на незримую опасность, которая столько раз спасала их всех. Сам Семен, смеясь, объяснял этот дар врожденным опытом вечно гонимого еврейского народа. Но теперь и Пастух почувствовал, как нарастает неясная тревога. Однако никаких явных признаков опасности по-прежнему не было.

Промахнули по Калужскому еще несколько верст, и он приказал рулевому-Боцману сбавить ход и свернуть с накатанного асфальта вправо на примыкающую грунтовку. Мощный «джип», урча восьмицилиндровым сердцем, съехал на глину и мягко поскакал в низину, в сторону темнеющего леса.

Минут через сорок они уже расположились на лесной полянке над речкой вокруг набиравшего силу костерка, Артист с Боцманом налаживали нехитрые устройства для шашлыка, и вскоре дразнящий ароматный дымок подкопченной баранины поплыл в воздухе.

Они сидели на молодой траве на опушке светлой березовой рощи и молча смотрели на именинника.

— Начнем, пожалуй! — на правах старейшины, поднявшись, сказал Перегудов и извлек из старого вещмешка шесть походных армейских алюминиевых кружек.

И все встали, глядя на Трубача.

— Конечно, Коля, тридцатка — не деньги, — продолжил Иван. — Но тридцать летвсе-таки возраст. Спасибо, брат, что родился, что воевал с нами рядом, спасибо, что выжил… На первый тост, конечно, положено шампанское… Но мы не дамы. Так что «содвинем бокалы, наполним их разом» добрым медицинским спиртом и выпьем за тебя, чтобы еще столько, столько и полстолька… И содвинулись, и звякнули кружки, и, выдохнув, выпили они их до дна. И только Пастух, держа пожизненный обет, по такому случаю чуть пригубил за друга.

Глаза у всех смягчились, потеплели, даже, кажется, повлажнели.