Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот

Род Сабуровых ведет свое происхождение от кн. Четы, выехавшего в 1330 году из Орды к великому кн. Иоанну Калите. Правнук Четы, Федор Иванович, носивший прозвище Сабур, сделался родоначальником имени Сабуровых. Вместе с последним из того же рода происходят Годуновы и Вельяминовы-Зерновы. Сабуровым случалось состоять в самом высоком родстве: Соломония Юрьевна Сабурова на продолжении двадцати лет была женой великого кн. Василия Ивановича; впоследствии, правда, была пострижена им в Рожденственском монастыре по причине безнадежного бесплодия. Затем Евдокия Богдановна Сабурова сделалась первой женой царевича Иоанна, сына Иоаннна Грозного, и тоже была пострижена в Суздальско-Покровском монастыре.

Сабуровы бывали и воеводами, и окольничьими; имена их часто встречаются в "Истории" Карамзина.

Бессмертных всегда вскармливают смертные. Кормилица Феклуша заменила Сабурову рано умершую мать, а душу его вскормили ожидания безвестных крестьян и дворовых. Фридриха Ницше, призвавшего интересоваться лишь гениальными побегами человеческого древа, Петр Николаевич встретил буквально с недоумением: ведь утро жизни гения проходит среди людей самых ординарных, и если эти "рядовые" будут мало отличаться от животных... Петруше казалось чем-то само собой разумеющимся, что незнакомая баба в поле ласково подзывает его: "Кваску испить не хотите? Как на маменьку свою похожие! Маменька ваша нас жалела, и вы будете жалеть: глазки вон какие добренькие", - таковы были обращенные к нему ожидания. Память о добрых людях живет вечно, отпечатываясь в детях и внуках, восклицал в своих "Записках" Петр Николаевич: какого еще бессмертия нужно людям!

Еще тогда - и навеки! - Сабуров усвоил: каждый встречный - это друг. Может быть, его прославленное бесстрашие уходит корнями в эти годы: где-то в самой глубокой глубине души он не мог поверить, что конвойный солдат может всерьез застрелить его при попытке к бегству, а дикарь, испытывающий его храбрость, своим копьем всерьез пригвоздит его к пальме, а не возьмет в последний миг вершком повыше. Не потому ли Сабуров всегда недооценивал все надличное, что где-то на самом донышке его души в нем сохранился неизгладимый чекан Феклуши: даже и бессмертные достижения человеческого таланта ничто перед аттестацией: "Хороший такой, жалостивый".

Отец его, Николай Павлович Сабуров, двойной тезка своего любимого государя, был, по его собственному шутливому определению, "военной костью вплоть до мозга костей", хотя ему довелось обнажить свою саблю лишь единожды в жизни, отбиваясь от собак по дороге в Арзрум в 1829 году. Но даже и эту схватку Николай Павлович считал излишней в своей военной карьере, полагая истинным обиталищем Марса Штаб главнокомандования. Точно так, идеалом общественного устройства он считал отлично вымуштрованный полк, доведенный до размеров Империи. Однажды он захватил с собою на плац-парад своего юного первенца, - тогда-то Петру Николаевичу впервые пришло в голову, что все солдаты в строю неотличимы друг от друга, а потому надо судить их по мечтаниям и помыслам, а не по неразличимым поступкам.

Николай Павлович Сабуров полагал назначение человека в том, чтобы действовать по раз и навсегда установленному уставу, совершенно не интересуясь целью своих действий. Преследуя расстегнутые воротники и волнообразные линии в шеренгах, Николай Павлович нисколько не беспокоился о военном могуществе Российской империи. Тщательно исполняя обряды православной церкви и всем сердцем ненавидя католиков и лютеран, он решительно не интересовался различиями между ответвлениями христианства и даже полагал такой интерес делом бабьим, недостойным звания офицера и дворянина.

Николай Павлович также внимательно следил, чтобы и вся его дворня соблюдала положенные ритуалы, и однажды вывел за бороду из церкви своего поддворецкого, вздумавшего там почесать, деликатно выражаясь, спину. Однако на расспросы о назначении того или иного предписанного действия он только сердился: нынешние фармазоны ни во что не верят, на все им резоны нужны, и к добру это не приведет.

И все же в том ужасном интервью Петр Николаевич вдруг признался, что в глубине души всегда завидовал отцу, ибо человек может быть счастлив лишь в качестве автомата, не знающего ни сомнений, ни ответственности. Это в юности, снимая слой за слоем случайности внешних форм и условных ритуалов, мы надеемся вылущить главную суть, как ядро ореха из скорлупы. И только после многих лет поисков и сомнений начинаем понимать, что смысл человеческого существования похож не на орех, а на луковицу: снимая слой за слоем, в конце концов оказываешься перед пустотой: слишком поздно убеждаешься, что условности и ритуалы были самой сутью, а не ее оболочкой.

Прочь, прочь, проклятые призраки! Забудем страшные слова, вырвавшиеся у великого человека в минуту отчаяния

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Говоря короче, Феклуша служила Ближнему, Николай Павлович - Порядку, но оба они сходились в отвращении к шкурничеству, которое служит только самому себе.