Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот

Николай Павлович не брал взяток, даже исполняя должность градоначальника, что было выгоднее обладания золотым прииском. Это обстоятельство составляло предмет сыновней горд.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

- Нынешний градоначальник не то что отец, - однажды обронил Петр. - О мошне своей не забывает.

К его удивлению, Савелий долго жевал губами, пока наконец не вымолвил:

- Оно так, сударь Петр Николаевич: нынешний - плут и мошенник первостатейный. Но он хотя бы взятки берет, а батюшка ваш, вы уж не обижайтесь на старика, и вовсе был зверь: все по закону норовил.

Вот как: человечность может проявляться именно в беззаконии!

И однако же, Николай Павлович лишь в качестве винтика военно-государственной машины не знал жалости. Когда ему показалось, что нынче принято вводить в хозяйство культурные новшества, он не приминул отдать смышленого крестьянского мальчишку Сеньку Быстрова в московское земледельческое училище. Семен окончил его блестяще - с золотой медалью, и директор училища долго упрашивал Николая Павловича отпустить свою агрономическую собственность в университет, куда крепостным не было доступа, но Николай Павлович стоял на своем:

- Он мне надобен в моем хозяйстве.

Молодой агроном принялся за дела с большим воодушевлением. Владелец также был не против того, чтобы удвоить и утроить свое благосостояние, но приверженность к Порядку приводила к тому, что вид покорности в его глазах с избытком искупал воровство и нераспорядительность, а дерзкое выражение лица представлялось ему наикрупнейшим хозяйственным упущением. Каково же ему было выносить наглые домогательства Сеньки, беспрестанно о чем-то рассуждавшего, да еще, будто назло, с почтением отзывавшегося о ненавистной загранице, в то время как Николай Павлович твердо знал, что без русского хлебушка весь немец с голоду передохнет. К тому же Сенька требовал денег на предметы, до сельского производства вовсе не относящиеся, - сами слова его были не земледельческие, а химические: Либих, углекислота, аммиак...

Поэтому Николай Павлович постоянно вносил поправки в Сенькины прожекты - впрочем, вполне незначительные: из сторублевого плана закупок исключал в видах экономии какую-нибудь мелочь в десять-двадцать рублей; но распоясавшийся Сенька и тут предерзко заявлял, что тогда не имеет смысла покупать и все остальное. Каково?

И однажды зарвавшийся реформатор был назначен прислуживать за столом, а в остальное время сидеть в лакейской. И как же были поражены все в доме, когда Семен был найден повесившимся в недостроенной оранжерее, обещавшей принести ее владельцу неслыханный процент барыша.

- Кто ему чего плохого сделал? - расстроенно разводил руками Николай Павлович. - И не посек даже ни разу, а уж как было за что! А я простил, даже на барщину не выгнал: сиди себе в тепле, ешь, что после меня останется, - так нет же, набрался дури...

Петр Николаевич впоследствии настаивал в своих "Записках", что именно из-за этого эпизода дошел он до крайности анархизма, отказывая вообще кому бы то ни было в праве распоряжаться чужой судьбой, чужими дарованиями.

И тогда же ему открылось: обретенные человеком умения и надежды - это взведенная пружина. Государь Освободитель был сражен пружиною благородных надежд, которую сам же он и взвел, не дав ей однако распрямиться в общественном служении.

А в хозяйстве Сабуровых после добровольного исчезновения смутьяна дела пошли прежним чередом: Николай Павлович продолжал руководить посредством предписаний: "Бурмистру моему, села Полежаевки на реке Быстрице от Николая Павловича Сабурова, генерал-майора и кавалера - приказ: по получении сего предписывается..." Сколько и чего способна уродить земля, Николай Павлович решительно не представлял, почему и сообразовывался с урожаем прошедших годов, а более всего уповал на контроль и строгость, удовлетворяясь в конце концов видом покорности и раскаяния.

Зато копии всех приказов многие годы хранились в книге исходящих бумаг. А все бурмистры рано или поздно открывали собственную торговлю.

До поры до времени Петруша Сабуров получал домашнее воспитание, ожидая вакансии в Пажеском корпусе - по протекции Государя Императора! Дело было так: государь, ревизуя свои владения, соизволил посетить костюмированный бал и, благосклонно взирая на склонившиеся перед ним маскарадные царства природы, обратил внимание на хорошенького тунгусенка с луком и стрелами.

- Какой фамилии? - ласково спросил император.

- Сабулов, - отвечал тунгусенок.

- Проси у меня, Сабулов, что твоей душеньке желательно.

Петруша, основательно подумавши, попросил сладких крендельков.

- Похвальная скромность, - одобрил государь. - Записать Сабулова кандидатом в Пажеский корпус.

Впоследствии Николаю Павловичу Сабурову стоило многих денег и хлопот подтвердить назначение, ибо в списках кандидатов числился лишь Сабулов: действия механизмов могут быть не идиотическими лишь в силу чистой случайности.

Глупости централизации рождают крайности анархизма - выразился один из комментаторов "Записок Сабурова".