Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик

Через некоторое время обыску подверглась моя квартира в «Белом доме». Его, разумеется, производили незаконно, без ордера, а потому инсценировали кражу, причём довольно топорно. «Воры» унесли ручные часы-будильник, но не тронули очень дорогого фотоаппарата — он лежал в том же письменном столе, что и часы. «Воры» явно понимали нелогичность своего поведения, но ничего не могли поделать: фотоаппарату ещё предстояло фигурировать в качестве вещественного доказательства на суде. При первых признаках слежки я сообщил об этом Центру. Конечно, я не был уверен, что мной заинтересовалась именно контрразведка. Центр тоже, к сожалению, ещё не мог знать причины повышенного интереса ко мне. Тем не менее я получил указание немедленно свернуть работу, хотя ряд заданий носил крайне важный характер и не был ещё завершён. Как всегда, в Центре руководствовались стремлением вывести из-под удара людей и свести к минимуму возможные потери. Все другие соображения были отодвинуты на второй план.

Тогда мне особенно пригодилось, что в «Белом доме» было несколько выходов. Возвращаясь домой поздно вечером, я зажигал свет, включал магнитофон с записью своего голоса и выскальзывал из квартиры. Обычно в это время в коридорах не было ни души. Квартира располагалась рядом с лестницей одного из запасных выходов. По ней я переходил на другой этаж и по нему — в противоположное крыло. Спускался вниз в тёмный переулок позади «Белого дома». Автомашину я умышленно оставлял возле главного входа — пусть наблюдатели болтаются около неё. После этого немного блуждал по наиболее тёмным и запутанным переулкам и, наконец, выбирался на какую-нибудь магистраль, где можно было поймать такси. Оставив такси, я отправлялся дальше на метро или же звонил нужному человеку из телефона-автомата.

Начал я с радиста. Набрав номер его телефона, я услышал знакомый хрипловатый голос. Тем не менее разговор начался с определённых, для посторонних ничего не значивших фраз, подтверждающих, что беседуют именно те, кто называет себя, и что у них всё в порядке.

— У меня плохая новость для тебя, Эдди, — закончив положенный «ритуал», наконец сказал я.

— В чём дело? — голос на другом конце провода был безмятежно спокоен.

— Твоя мама немного нездорова и просит срочно навестить её. (Мама означала Центр).

— Ну, знаешь, я не могу бросить всё, — откровенно выпалил радист. — Может, обойдётся? Лучше я пошлю ей телеграмму. Она ведь часто болеет… Так меня могут уволить с работы.

— Я тебя понимаю, — жёстко сказал я. — Но ты сам знаешь, что просьба матери — приказ для настоящего сына.

Наконец-то радист понял, что ему приказывают немедленно бросить всё и уезжать из страны. Ясно, что он считал себя в безопасности, так как практически никогда не встречался со мной — мы пользовались почти исключительно безличной связью, и ему было трудно согласиться вот так, сразу, без объяснения причин свести на нет свои многолетние усилия.

— Ты меня понял? — переспросил я.

— Да… Когда нужно выехать?

— В течение суток… Передавай привет маме.

— Просьбу выполню. До встречи…

— До встречи.

Встреча состоялась через семь лет. «Эди» — его звали уже иначе — рассказал мне, что ему стоило огромных усилий воли выполнить этот приказ. Но уже через несколько дней он на всю жизнь убедился, что без строжайшей дисциплины разведка работать не может.

Так мне удалось в основном выполнить указание Центра. Были свернуты несколько операций.

Не все мои товарищи признавали нависшую угрозу провала. В ответ на указание немедленно покинуть страну они пытались убедить меня, что лично у них всё в порядке и они могут продолжать работать. Каждый подчёркивал, как трудно было ему проникнуть в страну, надёжно осесть там.

В эти дни мне пришлось работать как никогда много — дела фирмы требовали моего непременного участия. Ох, как хотелось плюнуть на своё «прикрытие», но этого-то как раз и нельзя было делать: контрразведке полагалось знать, что я по-прежнему ничего не подозреваю. Поэтому я продолжал ходить в свою контору, вёл переговоры с клиентами, виделся с друзьями. О том, чтобы уехать самому, не обеспечив полной безопасности товарищей по работе, не могло быть и мысли.

Многочисленные коллеги по бизнесу, знакомые ничего не замечали — я был, как всегда, общительным и жизнерадостным.

Обсудил со своими партнёрами план расширения фирм. Весело провёл вечер с бывшими сокурсниками. Договорился пойти в театр с приятельницей, которой давно обещал это.

Среди последних операций, которые мне предстояло провести, была назначенная на 7 января 1961 года встреча с Хаутоном. Я должен был сообщить, что уезжаю на время из страны и извещу его по почте о следующей встрече.