Гордые

В глубокой апатичной задумчивости наш герой пробыл до конца занятий. Когда же он вышел уже на улицу, где всe ещё гостил светлый тeплый вечер, ему в лицо стрельнул сильный ветер, от которого юноша приятно воодушевился и впал в внезапную экзальтацию. Он было закрыл глаза, уже что-то себе намечтал, глубоко вдохнул и – почувствовал, что начал задыхаться. В одно мгновение бедный студент был прижат могущественной силою, которой он не мог сопротивляться, к ближайшей стене учебного заведения прямо у главного входа. Удивительно было то, что никто вокруг этого не приметил. Юноша уставился вперёд: перед ним стоял молодой человек, тоже студент, среднего роста, но крепкий, атлетического телосложения, хоть и выглядел он хило, – впрочем, человек со спортом на «ты». Его узкий лоб был прикрыт неряшливою прическою, черные волосы средней длины торчали во все стороны; его серые глаза сверкали беспредельной злостью и уверенной дерзостью, и взгляд, не отрываясь, грозно пронзал юношу из-под насупленных, как две широкие чёрные полосы, бровей; прекрасно к здоровому цвету его лица вписывался орлиный нос и массивные губы. Но все черты нападающего были смазаны и непосредственны, но одновременно уникальны и привлекательны. Он казался и злым, и учтивым в одну секунду. В каждом движении его были не только агрессивная скорость и самолюбие, но и лeгкость и грация. Был задумчив и решителен. Недоброжелатель вдавил своими пальцами правой руки шею жертвы, отчего та, открыв рот, жадно глотала воздух от нестерпимой боли.

– Антартонов, прекрати, – почти без голоса выдавливал из себя наш герой, – я же сейчас задохнусь!

Агрессор молча выпустил его из-под своего контроля, потом, переминаясь, сунул руки в карманы своих чёрных спортивных штанов.

– Ладно, живи, душить пока не буду, – сказал Антартонов, будто передразнивая. Он всe суетно озирался.

– Что, что тебе надо? – пролепетал юноша. – Чего ты… чего ты хочешь? Нападать-то зачем?

– Молчи и не рыпайся! – в неисчерпаемой злости ответил захватчик, испепеляя жертву своим взглядом. – Ты прекрасно знаешь, о чeм я сейчас буду говорить!

– Так не было же сейчас ничего! – завопил главный герой. – Что опять не так?

– Слушай сюда внимательно: если ещё раз я увижу тебя с нею, то в следующий раз я тебя подхвачу на углу, понял?

– Что… я не понимаю! – прошептал юноша запинаясь.

– Я видел, – в исступлении продолжал Антартонов, – я видел, что ты с нею сидел на лекции, на третьей паре; я видел, как вы разговаривали друг с другом, улыбались, – и ты теперь смеешь спрашивать, а? И теперь ты говоришь, что не понимаешь?..

– А, ты про это… Знаешь… знаешь, а я сидел не с Соней, я с Дашей сидел…

– Что-о? – изумился агрессор. – Ну… что ж, – продолжил он, успокоившись, но стал говорить низким голосом с ноткой уверенности: – что ж, ты… тогда живи. Но, короче, предупреждаю сразу: если я увижу с Соней тебя, то… ну ты понял.

– Я… я не могу обещать…

– Что? Слышь ты, – возразил Антартонов, – не груби! Я до сих пор помню ту прогулку в декабре! Она лишь с тобой говорила, – да ещё как говорила! Я следил за её лицом внимательно – и чe? Она улыбалась, пока на тебя смотрела. Слышишь?

– Я…

– А? Я же потом, уже после, короче… всегда видел вас, видел, как вы говорите, что-то там шушукаетесь, бродите вместе, а? Было? Говори! – помолчал он секунду. – Не слышу тебя!

– Рома, – брякнул юноша, – так это же она… она сама ко мне лезла…

– Чe? – снова вспыхнул захватчик, подойдя к главному герою в упор. – Как ты смеешь о ней говорить такое, а? Она по-твоему по сторонам шляется?

– Я… я не это имел в виду!

– Да как ты смеешь, – продолжал Антартонов, не замечая слова собеседника, – как ты смеешь такое о ней говорить? Короче, ты меня понял, да? Чтоб ни слова с ней и ни слова о ней, понял?

– Да…

– Ты понял, я спрашиваю? – переспросил озлобленный студент, повысив голос.

– Угу! – промычал главный герой.

Антартонов перед расставанием ещё раз окинул жертву грозным взглядом, словно взял с той мнимое обещание, и ринулся прочь. Среди других студентов, стоявших подле вуза, в чёрной рубашке и в чёрных спортивных брюках Рома испарился, а его присутствие показалось бедному студенту эфемерной иллюзией.

Он впал в смиренную тоску; всe будто перестало существовать для него, а антураж: люди, здания, деревья – поплыл перед глазами, будто кто-то увеличил размытие заднего фона путём максимального открытия диафрагмы объектива. Он ринулся к метро – даже нет: он скорее в нестерпимой обиде, которая, по обыкновению, порождала благороднейшую злость, – в таком состоянии чуть ли не бежал к метро. Почему-то в это время он почувствовал себя особенным, к его вискам хлынула гордость – и он изящно, по крайней мере ему так казалось, выпрямившись в спине, мчался и пренебрежительно взглядывал на каждого прохожего.