Я молчу, потому как мне сказать нечего. Смотрю с ужасом, недоверчиво порхаю взглядом по свежим кровоподтекам. Не понимаю, что я сейчас чувствую. Не смятение даже, а полнейшее потрясение.
У Гордого все лицо разбито. Сложно описать, что внутри делается. Первое желание – обнять его и зацеловать каждую ранку. Дальше возмущение: оттолкнуть и приказать больше не трогать. Он в ответ скользит по моему лицу повинным взглядом.
К горлу горьким комом подступает осознание. На глаза наворачиваются слезы.
Между нами будто происходит молчаливый диалог.
Отвожу взгляд. Не знаю, что сказать. Одна хочу побыть. Вдали. Где спокойно и тихо. Нет. Нет! Лучше с сыном! Чтобы точно знать, что с ним все хорошо! Мысли никак не желают собраться.
Мне нужно знать, что у Андрюши все в порядке, и он увлечённо играет в игрушки.
– Уже все хорошо. Не плачь.
Проводит пальцем по щеке, стирая соленую дорожку. Я только сейчас понимаю, что со слезами выходит напряжение. Как же я испугалась… кажется, сердце не бьется…
– Андрей? – выдавливаю самое главное.
– Дома. С няней, – рубленый ответ. – В порядке.
– Ради чего? Картина очередная? – губы не слушаются.
Я готова услышать ответ. Вероятно, опять его «сокровища»… но я-то причём? Почему без меня нельзя… от внутренней горечи болит. Почему так? Почему он вот такой? Почему я до сих пор внутри горю им, его взглядами, касаниями… почему? Почему мне нельзя просто вернуться домой и жить спокойно, как жила… не хочу я вот так… это ужасно. Сегодня же скажу Гордею, что я уезжаю. Пусть что хочет делает. Не хочу в его доме больше находиться и сына заберу сегодня же! Забьюсь в тихой норе, там пусть охраняют.
Плечи опускаются. Я словно начинаю немного горбиться. Как будто тяжесть неимоверная легла… дышать не даёт.
– Нет. Не картина. Я подставился, – скромный шепот. Тихий. Короткий. – Поехали домой. Здесь ребята разберутся.
– Тимофей, – вдруг спохватываюсь… резко оборачиваюсь.
– В порядке. Никто не пострадал.
Отвожу взгляд в сторону.
И вдруг… напрягаюсь, намертво вцепившись Гордому в запястье. Мне кажется, я в бреду… я точно живая? Боль чувствую… но… невозможно!
– Мне показалось, там Вася стоит… – запинаюсь. Цепким взглядом скольжу по мужской фигуре. Быть не может. Он!
– Это он и есть, – твёрдый кивок.
– Он же умер… – губы белеют. Что происходит, черт возьми?!
– Воскрес, как видишь.
Чувство опасности сковывает горло. Огненным шаром выжигает голосовые связки. Ни звука не могу вымолвить. Лишь молча делаю шаг вперёд. Мотаю головой, тяжело сглатывая.
– К Андрею хочу, – даже не смотрю в печальные глаза. Кровоподтеками и ссадинами «любоваться» нет сил. Это какой-то кошмар.
– Едем.
Когда проходили мимо Васи, он слегка кивнул головой. Гордей на минуту отошёл от меня, приближаясь к давнему другу. Что-то сказал. Тот помотал головой. Гордей встрепенулся и ответил что-то резкое и наверняка грубое – я поняла это по выражению его лица.
Отворачиваюсь. Не хочу ничего знать. Ничего! Можно я просто буду работать, каждый вечер возвращаться к сыну домой? Неужели это так много? Мне хватит, правда. Не надо мне этого всего…
Но вопреки своим мыслям, как заколдованная, я приближаюсь к мужчинам. Замираю за их спинами. Вася меня замечает первым, и они тут же замолкают.
– У меня тоже вопросы есть, – бросаю холодно. – Я тоже хочу принять участие в разговоре.
– Кристин, – Гордей ступает на правую ногу и тут же морщится. Ко мне обращается спокойно. – У тебя очень сильное потрясение было. Давай лучше домой поедем.
– Зачем? – смотрю Васе в глаза. – Зачем ты это все устроил?
– Крис, – осторожный шепот на ухо, твердые ладони успокаивающе ложатся на плечи, но я словно не слышу Гордого, – не нужно тебе это дерьмо.
– Отвечай же, – пилю взглядом. – Что молчишь?
Вася переводит вопросительный взгляд на Гордого. Без его отмашки не говорит.
– Ну?! – чуть повышаю голос.
– Вы как-то сами разберитесь, нужно или нет, – с сомнение произносит Вася.
– Да!
– Нет, – отвечаем одновременно с Гордеем. Он против.
Сдержать внутренний взрыв очень сложно. Так выходит напряжение.
Почему!? Почему даже сейчас он не хочет мне ничего объяснить! Почему?!
– Что с тобой приключилось? – спрашиваю уже в машине. Спокойно на Гордого смотреть невозможно. Без слез – тем более. Кажется, на нем живого места нет. Но на ногах держался уверенно.
– Поцарапался немного, бывает, – озорная мальчишеская улыбка озаряет его лицо. И вроде бы еще ничего, если бы не распухшие, в кровь содранные губы.
Я отворачиваюсь, резко задерживая дыхание. Вот эти его отмазки… хуже не придумаешь. Невыносимо. Что происходит… даже не понимаю. А Вася-то, Вася!
– Не хочу с тобой разговаривать, – мычу себе под нос, уткнувшись в окно.
– Кристин, мне пока нечего сказать. Чуть позже, когда получу основную информацию, я смогу поделиться, – его ладонь мягко ложится на мою голову, ласково скользит вниз.
А я дёргаюсь от нежного касания.
– Не трогай.